Ветеран Великой Отечественной войны Зоя Георгиевна Шевчук рассказала нашему корреспонденту Анастасии Гусенковой о жестоких боях под Синявино, а также о том, как служила рядовой сандружинницей в медико-санитарном батальоне одной из стрелковых дивизий Ленинградского фронта, как участвовала в прорыве блокады родного города, как переносила все тяготы фронта.

− Зоя Георгиевна, каким вы помните тот воскресный день, первый день войны?

− В этот день у меня как раз был выходной, и я решила позагорать на пляже на Кировских островах. Взяла шезлонг. Смотрю, люди вдруг стали сдавать лежаки и уходить. Я думаю: «Что это все уходят?» Ничего не зная, никого не спросив, начала собираться. Сдала шезлонг, иду и вижу, что так много народа на остановке стоит – просто ужас! Слышу, как объявляют войну. Народ сразу ринулся в магазин скупать продукты. Я пришла домой – мама в шоке, бабушка тоже. Надо сказать, что на тот момент за нашими плечами была финская война, во время которой мы запаслись продуктами, а они не понадобились. И вот в этот раз мама забеспокоилась, что надо бы нам тоже что-то купить. На что бабушка грозно ответила: «Вы что, хотите тут квартиру заполонить? Война кончится быстро!» В итоге мы ничего не заготовили, поэтому потом страшно голодали. Бабушка даже себе не представляла, что нас ждет впереди. И вообще мало кто тогда осознавал и чувствовал, что это будет самое ужасное для нас время. Только грамотные люди поняли, что эта война будет не «тяп-ляп».

− В 41-м вы ведь работали на фармацевтическом заводе?

− Да, я получила специальность лаборанта-бактериолога и только устроилась на фармацевтический завод. Готовила для детей питательные среды. После объявления войны наш завод был переориентирован на производство реактивов. Готовили мы для фронта и индивидуальные пакеты. В этих маленьких непромокаемых мешочках были йод, вата, бинты. Где-то месяц спустя стали летать самолеты, а позже начали бомбить. Нашу улицу так били, так били! Ракеты буквально повисали в воздухе. Смотришь в окно – светло, как днем. Самолет пролетит, выпустит несколько ракет, и они начинают взрываться. А били в основном по училищам, заводам, школам. Рядом с нами стояло три завода, а напротив – школа. С чердака школы иногда светили. Посветят – начинается бомбежка. Я сама была свидетельницей таких случаев. Единственное и самое малое, что мы могли сделать для безопасности, – это заклеить окна. Вот так началась ужасная война. Такая, о которой мы и подумать не могли.

− Как жила ваша семья в блокадное время?

− Голод в город пришел быстро. Нам выдали карточки. Мне и бабушке – рабочие, у мамы по инвалидности была иждивенческая. Помню, что у нас стоял буфет, в котором оставалось немного крупы – той, что высыпалась из пакетов. Так я ночью вставала, открывала буфет, пальцем проводила по углам, облизывала и шла спать. Порой долго не засыпала, потому что помнила, что где-то там есть хоть какая-то еда. В блокаду, бывало, зайдешь в магазин, ждешь, пока тебе хлеб взвесят, и прикрываешь сверху руками, чтобы кто-то не схватил этот хлеб и сразу не съел. В рот запихнет, и ты же не можешь вытащить изо рта и съесть сам. Было страшно. Люди умирали прямо по дороге к булочной, около нашего дома. Вроде дошел до магазина, а сил взять хлеб – уже нет. Умер.

Началась эвакуация. Папа хотел забрать нас, но бабушка не хотела уезжать и никого не отпустила. Папа быстро погиб, здесь, в Рыбацком. В 41-м году слегла бабушка, начала пухнуть от голода. Она тогда работала на «Красной Баварии», где изготавливали пиво, потом завод перевели на военное положение. Были времена, когда работникам даже выдавали по бокалу пива, но в военное время брать его или солод совесть не позволяла. Помню, бабуля очень хотела соли. Мы разводили соль в воде и давали ей такой раствор. В 42-м она умерла.

В городе всё было разбито, жили без стекол, без дров. Вещи пилили, а сил-то нет! Мы же здесь ленинградцы-то были неприспособленные, еще аристократы, не работяги. Мы с мамой, помню, шкаф рубили, чтобы потопить хоть немного. Рубили, аж сами чуть не умерли от этого шкафа – так устали! Не было ни воды, ни еды, а самое главное – сил. Топить нечем. А за водой надо было ехать к Петровскому стадиону. Не было ведер – мама возьмет какой-нибудь маленький чайничек или кастрюльку и везет на санках. Вот попробуйте спуститься, подняться и вот этот чайничек с водичкой принести, чтобы попить! Я уже не говорю о том, как бы помыться.

Я ходила по-прежнему на фармацевтический завод – он был рядом с другими заводами, напротив Ботанического сада. Так сильно били, что наше предприятие перевели в Гостиный двор, а мне-то от самой Петроградской надо было идти пешком по парку, через мост, через Марсово поле. Трамваи стояли. Перед выходом на службу мама меня одеялом тонким завязывала, а на лице всё черно. А почему, как вы думаете? А потому что света тоже не было. Фитилек маленький стоял, и он так коптил! Все лицо в саже. Воду экономили. Вот такие страшные и ходили.

− Вы служили сандружинницей, ухаживали за ранеными, но медицинского образования на тот момент у вас не было. Каким образом вы попали в медсанбат?

− К нам приехал родной брат мамы, который служил в медсанбате. Он привез нам немного пшена, хлеба и кусок конины. Мы все, изголодавшиеся, с удовольствием поели и легли спать. Ночью мне одной стало плохо. Видимо, мама дала мне порцию побольше. И дядя Витя сказал, что не оставит меня здесь. Было подозрение на тиф. Мама меня укутала в одеяло, и мы тронулись в машине, загруженной то ли продовольствием, то ли медицинскими принадлежностями. В 42-м году я прибыла в медсанбат, где меня вылечили. Маму взяли в полк, вместе с ней был еще мой брат двоюродный. Потом туда приехала мамина сестра с ребенком. Моя мама сначала служила в полку, была контужена, получила медаль «За боевые заслуги». Затем ее уже взяли в дивизию.

Я приняла присягу в 156-м медсанбате. Вот так я стала солдатом, сандружинницей. Обязанностей у меня было много. Мы делали всю грязную работу: принимали в двух переполненных палатках раненых и больных. Тогда была еще цинга, вшивость. Ужас. Мы должны были собирать хвою, натолочь ее и давать такой отвар солдатам. Они к нам поступали жуткими дистрофиками. Хвоя помогала привести их в чувство. Потом уже, к концу лета 42-го года, спасением стала рябина.

Наша дивизия брала Выборг, Приозерск, Новоокси. Сначала мы были 23-й армией, а потом стали 64-й. В 43-м году нас перебросили с Финского на прорыв блокады, под Синявино. Там как раз маму и контузило. Под Синявино были жестокие бои. Что я видела? Я видела только кровь, раненых и смерть. К тому времени научилась делать уколы – и внутривенные, и обычные. Могла оказать первую медицинскую помощь и даже больше.

− Приходилось учиться всему на месте, на поле боя?

− Всё на месте. Только раненых под Синявино привозят, как врачи уже кричат. Вокруг только стонущие раненые. Сначала солдат надо было сгрузить с машин. Врачи проводили осмотр: кого-то сразу направляли на эвакуацию в Ленинград, в госпитали, кого-то – сразу в операционную. Сложные операции делать не могли, чаще ампутировали конечности. Одна палатка была для тяжелораненых, вторая – для выздоравливающих, которые иногда помогали выгружать других солдат с машин. Знаете, какие они тяжелые? Например, как-то прибыли сибиряки. Они же здоровые, их не поднять, поэтому выздоравливающие ребята помогали нам, чем могли.

Были мы в боях не так долго. Когда переехали Неву по снегу – лед был. А когда возвращались обратно – лед уже таял. Нас наградили медалью «За оборону Ленинграда». Ну, мы, конечно, с девчонками обрадовались, нашили погоны. Как бы там ни было, мы оставались девушками. Пришло распоряжение, что мы уезжаем. Нам дали машину-санитарку. И мы, как дуры, набились в конец, на задние сидения − песни петь. А перебирались через Неву. Начальство стояло в начале машины, у дверей. Видимо, люди остерегались: если пойдем под лёд, надо успеть выскочить. А мы-то поудобнее уселись и песни поем, радуемся, что уезжаем от всего этого! Вот, что у нас было в голове! Я вернулась в Ленинград вместе с мамой из-под Варшавы в конце 1944 года. Вернулась в свою квартиру, точнее в то, что от нее осталось. Наступил долгожданный День Победы. В городе все плясали, пели, все на кухне стали что-то готовить совместно. Жизнь стала налаживаться.

Анастасия Гусенкова