Версия для печати

Воспоминания бывшего партизана студенческого отряда Ленгосуниверситета Янковского Владимира Рафаиловича

К началу войны я заканчивал второй курс химического факультета. 25 июня с отрядом добровольцев-студентов я выехал на строительство оборонительных рубежей на Карельском перешейке. Там я заболел и после лечения в больнице им. Боткина вернулся в Университет. Примерно 18-20 июля я был зачислен в 185-й истребительный батальон при заводе им. М.И. Калинина.

Примерно через неделю Люся Храпунова, которая в это время руководила работой комитета ВЛКСМ ЛГУ, вызвала меня в партком. В большой приёмной собралось много студентов и несколько преподавателей разных факультетов. Нас по одному приглашали в комнату парткома, где находились и.о. секретатя парткома Новиков, председатель студенческого профкома Виктор Дорофеев, Люся Храпунова, батальонный комиссар Петров из Василеостровского РВК и кто-то ещё.

Меня спросили, чем я занимаюсь с начала войны, о семейном положении и т.д. Когда я сказал, что в истребительном батальоне одни инвалиды, а мне хотелось бы воевать по-настоящему, батальонный комиссар спросил, хочу ли я выполнять ответственные задания командования с большим риском для жизни. После моего утвердительного ответа присутствующие обменялись несколькими словами, после чего поздравили меня с зачислением в добровольческий партизанский отряд. Я вышел в приёмную и стал знакомиться со своими новыми товарищами.

К сожалению, сейчас я помню уже не всех, и мне мешает то, что некоторые из них были мне знакомы ещё по строительству оборонительных рубежей. Поэтому назову лишь некоторых. Филологи: Сергей Максимов, Михаил Смолкин, Моисей Гин, Николай Мавренков, Моисей Львов, Балахонов, Евгений Бинкин; биологи: И.Х. Блюменталь, Борис Новиков, Романов, математик Богданов, физик Густав Наан, сотрудник ГЭНИИ Николаев и студенты разных факультетов Иван Осокин, Костя Белых, Аркадий Миролюбов и др.

Командиром нашего отряда был назначен Виктор Дорофеев, комиссаром – Михаил Смолкин, зам. командира – Сергей Максимов, старшиной И.Х. Блюменталь.

Одновременно с организацией отряда началась боевая подготовка, которой руководил, главным образом, упомянутый выше батальонный комиссар Петров из Василеостровского РВК. Мы занимались стрельбой, приёмами рукопашного боя, метанием гранаты и финского ножа и т.д. Большая часть занятий проводилась на острове Декабристов за Смоленским кладбищем. В начале августа мы перешли на казарменное положение в помещение школы у бывшего стадиона КИМа. Спецподготовку по подрывному делу проводил с нами полковник из Военно-транспортной академии в помещении филологического факультета.

15 августа бюро Василеостровского РК ВКП(б) приняло меня кандидатом в члены партии. К этому времени из добровольцев Василеостровского района было сформировано 10 отрядов. 10-й отряд полностью состоял из студентов и преподавателей Университета. 6-й отряд был наполовину университетским, наполовину – из других учреждений, в частности, Академии Художеств (доцент Шульц, студенты Кочерга, Шевченко Тимофей и др.).

В середине августа 2-й и 4-й отряды ушли по заданию, а остальные 8 отрядов были объединены в 70-й партизанский батальон. Командиром батальона был назначен Виктор Дорофеев, начальником штаба – Скворцов. Сергей Максимов стал командиром нашего 10-го отряда, Костя Белых – его заместителем.

Батальон перевели в школу на улице Плеханова, где перед уходом на задание нас выстроили во дворе, и секретарь обкома ВКП(б) Никитин обратился к нам с речью и передал нам обращение К.Е. Ворошилова и А.А. Жданова.

О том, как батальон отправился в тыл противника, хорошо рассказано в книге А.С. Миролюбова «30 месяцев за линией фронта». Названная им численность батальона 257 человек также хорошо согласуется с сохранившейся в моей памяти (258 чел.). Деятельность отряда также освещена А.С. Миролюбовым достаточно хорошо, поэтому я лишь дополню его рассказ некоторыми личными впечатлениеми.

Прежде всего об оснащении. Мы были вооружены, в основном, винтовками и гранатами. При относительно большой численности батальона у нас не было ни одного ручного пулемёта и миномёта, всего несколько штук автоматов ППД и пистолетов. Такая малая огневая мощь не позволяла нам самостоятельно успешно вести бой с хорошо оснащённым автоматическим оружием противником (зато у нас было необычайно много снайперских винтовок, в том числе у меня).

Поэтому позже, когда Дорофеев принял решение напасть на карателей, пытавшихся блокировать нас на нашей базе на Глумицком болоте, он привлёк к этой операции местный партизанский отряд, в котором было, насколько я помню, 3 ручных пулемёта РПД. Для согласования операции к волосовским партизанам ходили М. Гин и Б. Новиков.

Помню также успешную засаду на дороге, когда мы закидали гранатами и обстреляли крупную автоколонну немцев. Однако полностью уничтожить её не удалось, т.к. после того, как оставшиеся немецкие солдаты пришли в себя и открыли сильный автоматный огонь, нам пришлось отступить в лес.

Ещё на пути к нашей будущей базе мы обнаружили в деревнях Б.Заречье и М.Заречье скопление немецких танков (насколько я помню, около 95). В. Дорофеев приказал передать это сообщение командованию по отрядной рации (рацию носил молоденький радист, а питание в отдельной очень тяжёлой упаковке – один из партизан), и наши самолёты провели успешную бомбёжку. Таким образом, можно считать, что боевой путь отряда начался именно с Б.Заречья, где сейчас сооружён замечательный мемориальный комплекс.

С нашей базы на Глумицком болоте был совершён ряд успешных операций против оккупантов и их пособников. В зависимости от заданий в них участвовали то небольшие группы, то целые отряды.

В первых числах сентября значительная часть батальона находилась на заданиях. Примерно 4-го или 5-го на рассвете нас разбудили выстрелы и команда «В ружьё». В соответствеии с ранее разработанным планом мы заняли оборону у просеки. Левее меня находились И.Х. Блюменталь и Г.Наан, справа – Николаев. Место оказалось очень удачным, т.к. вскоре выяснилось, что метрах в 60-70 немцы пытались перейти на нашу сторону просеки и окружить лагерь. Я увидел офицера, который одной ногой стоял в кювете, а коленом другой – на просеке. Рукой он показывал через просеку в сторону лагеря и громко кричал: «Линкс! Линкс, майне фогель!» (Я так и не понял, называл ли он птицами своих солдат или имелся в виду кто-то по фамилии Фогель).

В оптический прицел мне отчётливо была видна каждая деталь цели, и после моего выстрела офицер опрокинулся навзничь в кювет. На том же месте мне удалось уложить ещё двух немцев, пытавшихся перебежать просеку. Левее стреляли Блюменталь и Наан, и ни одному немцу так и не удалось перейти живым просеку в намеченном офицером месте. Немцы спрятались за деревьями по другую сторону просеки и, обнаружив нас, открыли огонь из автоматов. На нас посыпались сбитые пулями ветки. Рядом со мною был убит наповал Николаев. Отказавшись от попытки перейти просеку, немцы пошли лесом, пытаясь отрезать нам путь отхода. В это время мимо нас пробежали партизаны и передали «Был приказ отходить». Мы покинули свою позицию и двинулись вместе с остальными, стремясь оторваться от карателей.

В.Дорофеев остался в районе базы, чтобы собирать отряды, возвращающиеся с заданий. Наша группа во главе с И.Х. Блюменталем двинулась к Ленинграду. В этом пути нам удалось успешно преодолеть множество трудностей и опасностей, особенно когда мы оказались ночью в роще в центре занятой немцами Сиверской, и лишь при переходе шоссе в районе деревни Красницы мы нарвались на засаду. Головная часть группы успела перейти шоссе и скрыться в лесу, на шоссе был убит автоматной очередью Коля Мавренков, а нам пришлось отойти. Шоссе мы перешли только ночью. За ним в лесу мы прошли мимо «табора», который разбили жители деревни Красницы. Вскоре мы встретили наших армейских разведчиков, которые показали нам дорогу к КП армии. Мы вышли на Витебскую ж.д. у ст. Кобралово.

О нас доложили командованию, и вскоре меня с кем-то из товарищей вызвали к генералу (кажется, генерал-лейтенанту), который у карты очень подробно нас расспрашивал. Сначала разговор имел характер проверки, но потом наши сведения, по-видимому, заинтересовали генерала. Он поблагодарил нас и приказал выдать нам хлеба и мясных консервов, с которыми мы тут же «расправились». Вечером мы на поезде вернулись в Ленинград. Это было, по-моему, числа 10-го или 11-го сентября.

На другой день мы собрались в парткоме Университета. Несколько дней мы отдыхали и приводили себя в порядок. Ночевали мы в аспирантском общежитии на 7-й линии. Питание было организовано в столовой номер 8.

Дня через 3-4 вернулся Дорофеев с остальными партизанами. Нас перевели в институт им. П.Ф. Лесгафта, где расположили партизанские казармы.

Ещё через несколько дней Дорофеев собрал нас и провёл подробный разбор действий батальона за весь период рейда. Насколько я помню, вернулись в Ленинград 131 человек. Из них для второго рейда было отобрано 35. О действиях каждого из них Дорофеев говорил на разборе конкретно и без обиняков. Были критические замечания и в мой адрес, но в целом я был охарактеризован положительно. Перед вторым рейдом к нам присоединились ещё 2 человека, в том числе Коля Моисеенко, ставший комсоргом отряда.

Примерно 27.09 мы направились к Финляндскому вокзалу во время сильного налёта, по окончании которого были поездом доставлены на ст. Ладожское озеро.

Вечером следующего дня мы погрузились на военное судно (вероятно, тральщик) и под покровом темноты подошли к южному берегу Ладожского озера. Недостаточная глубина и валуны на дне не позволили подойти к берегу, и нас пересадили в огромную шлюпку – «баркас», из которого пришлось вылезать в ледяную ладожскую воду, доходившую до груди. Я высадился в первой группе, которую возглавлял Скворцов. Мы не знали, в чьих руках эта часть побережья, поэтому Скворцов послал дозор из 2-х человек на разведку. Вскоре один из них вернулся и сообщил, что они подошли близко к людям, пускавшим ракету, и услышали русскую речь. Тогда Скворцов пошёл с ним и вскоре вернулся с моряками из училища госпогранохраны НКВД, занимавшими здесь оборону. В бараке у моряков около канала мы обсушились, а утром двинулись к железной дороге, по которой добрались до ст. Жихарево. Здесь около рабочего посёлка «Америка» мы пересели на узкоколейку и по торфоразработкам «Назия» доехали до участка обороны 21-й танковой бригады.

Комиссар бригады провёл с нами беседу, подробно разъяснил обстановку и большое значение, которое командование придавало операции, порученной отряду. К этому времени Ленинградский и Волховский фронты были разобщены, а противник использовал Октябрьскую ж.д. как рокадную и перебрасывал по ней артиллерию и танки то к Ленинградскому фронту, то к Волховскому, в зависимости от того, где наши войска проявляли активность. Поэтому, планируя крупную операцию, командование решило вывести Октябрьскую ж.д. из строя, причём на достаточно длительный срок. Нужно было не просто подорвать пути, но обязательно устроить крушение, и не на ровном месте, где немцы могли бы построить обходной путь, а на участке с насыпью, чтобы необходимо было разбирать обломки после крушения.

Вечером отряд перешёл фронт у деревни Шаля, между ст. Погостье и разъездом Жарок. Хотя в этом рейде отряд имел важнейшее конкретное задание и не должен был отвлекаться от его выполнения, на пути нам удалось захватить штабную машину и уничтожить ехавших в ней офицеров. С помощью телефонного провода, привязанного к дереву, мы сбили мотоциклиста, а когда подъехали ещё несколько мотоциклистов, наши снайперы стали их уничтожать из винтовок с глушителями, так что они не могли понять, с какой стороны по ним ведут огонь. Во многих местах, особенно у Московского шоссе, мы повредили связь.

Ещё в начале рейда, когда мы готовили на кострах обед, на нас попытались напасть каратели, но мы дали им такой отпор, что они еле ноги унесли, да и то только потому, что Дорофеев не разрешил продолжать преследовение, отвлекаясь от выполнения основной задачи отряда. Во время этого рейда у меня сильно распухла рука, а температура к моменту нашего подхода к Октябрьской ж.д. поднялась до 39-40° (как потом выяснилось, это был гнойный бурсит локтевого сустава). Не лучше себя чувствовал и Наан, который поранил ногу, и она у него вздулась и покраснела. Поэтому нас оставили с отрядным имуществом, в осуществлении взрыва мы не участвовали и знаем подробности лишь со слов товарищей. Помню, что вражеский эшелон с танками и артиллерией был взорван на перегоне Ушаки – Рябово примерно 14-го – 15-го октября. Подробности могут рассказать И.Х. Блюменталь и Коля Моисеенко (последнй, если не шибаюсь, и был в роли взрывника).

Дорофеев сообщил по рации о выполнении задания, и после подтверждения донесения авиаразведкой получил приказ возвращаться. Шли мы примерно тем же маршрутом, преследуемые по параллельным дорогам (с одной стороны улучшенной, с другой – лесной) немцами на автомашинах с броневиком у одной группы и лёгким танком – у другой. Однако идти было очень трудно: путь проходил по болотам и бурелому, а накануне взрыва выпал снег, и перелезать через поваленные деревья было очень трудно даже здоровым, не говоря уж о нас с Нааном.

Мы выбивались из сил, но всё-таки отставали. Посоветовавшись, мы предложили Дорофееву не рисковать отрядом, а уйти ускоренным темпом без нас, оставив нам по паре “лимонок”. Однако Виктор решил иначе: сняв с нас мешки, он поставил нас, а также радиста и бойца, нёсшего питание к рации, в голову отряда, и из-за нас все двигались со скоростью, наверно, не больше 2-3 км в час. К счастью, немцы не рискнули сунуться за нами в бурелом и болота, а затем мы вышли в глухой высокий лес, и преследователи отстали.

Числа 18-го – 19-го мы снова перешли фронт у дер. Шаля, и нас встретили гостеприимные танкисты. Снова узкоколейка, ст. Жихарево, пересадка на поезд до Волховстроя. Меня сдали в 734 ППГ, где мне сразу же была сделана операция.

На этом закончилось моё пребывание в отряде Виктора Дорофеева. После госпиталя я окончил КУКС и воевал на различных офицерских должностях на Воронежском, 2 Украинском и 1 Белорусском фронтах. Закончил войну в Берлине.