Говорят, что есть люди, не созданные для войны. Они могут, если надо. Они сильные, если спросите. Они надежные, даже если вы не спросили. Но в и глазах нет войны. Нет её даже в памяти, если они с ней уже встречались как-то нос к носу. Так говорят те, кто знаком с Михаилом Алексеевичем Алексеевым. 
В феврале 1940 года на обычный урок в школе обычного райцентра забежал посыльный со срочной повесткой для М.А.Алексеева: «Срочно явиться в военкомат для отправления в часть». Учителей тогда не призывали. Но требовались толковые ребята для работы с уникальными приборами связи. Посоветовали 21-летнего Михаила Алексеевича.

О маме, лыжах и шоколадке:

- Михаил Алексеевич, как вы отреагировали на неожиданную повестку?

- Первое, что я вообще подумал: надо проститься с мамой. А это примерно 25 км до соседнего села. Я купил плитку шоколада, взял лыжи и отправился в путь. В 10 утра эту повестку принесли, а к ночи я уже был дома. Мама не плакала: знала, что служить в армии – это почёт. Дома я заночевал, а с утра снова на лыжи, в районный центр. А оттуда сразу в теплушки и в западную Белоруссию, в местечко Соколки.

​- Это ведь совсем недалеко от Германии, какая там была обстановка?

- Напряженность чувствовалась уже тогда. Я был направлен в специальный взвод при роте связи. Соколки – это было первое место расположения. Потом многое менялось. К осени 1940-го прислали нам командира, и переправили к стрелковой дивизии. Еще ближе к Германии. Едва ли не на границу тогдашнюю. Мы на вершине находились, а внизу уже немецкие машины и повозки можно было различить. Напряженность чувствовали: самолеты над головой периодически летали, наши ряды пополнялись мобилизованными. Работу свою до войны мы не успели закончить.

Война пришла. Кукушки, ночи и стрельба:

- И где же вас застало известие о вероломном нападении фашистской Германии?

- Мы в тот момент были вне точки дислокации: на полевых учениях. Накануне, в теплый субботний день, нас отвезли на место учений, вместе со всеми приборами. Мы палатки к вечеру поставили. Я еще письмо домой написал, наутро - 22 июня - хотел отправить. И спать легли – в полном спокойствии. Утром, часа в четыре, наверное – на часы мы не смотрели – грохот. Мы проснулись, подумали, что гроза. А это уже бомбили. 

- И в какой момент вы поняли, что это не гроза?

- А мы и не поняли. Ночью никакого объявления, конечно же, не было. Утром тоже. Обычный подъем, только завтрака не было. С боевыми патронами построили. Потом нас вывели на опушку соснового леса и положили. В оборону положили. Вот тут, наверное, сомнений ни у кого не осталось. Все всё поняли.  Хотя в это время мы должны были грузить переправочный парк: у реки, недалеко от моста.

...нас вывели на опушку соснового леса и положили. В оборону положили. Вот тут, наверное, сомнений ни у кого не осталось.

- Так к мосту вы так и не вернулись?

- Почему же, вернулись. Какое-то время пролежали, всё было тихо. Мы расслабились, начали работу над мостом. А на улице жарко, мы гимнастерки поскидывали и в рубашках работаем. В белых. Тут нас естественно заметили немецкие самолёты и начался обстрел. Первый. В первый же день войны. Из наших кто-то даже отстреливаться пытался: авось в самолет попадешь. Немцы бомбили, прежде всего, мост: чтобы возможности переправиться не было. Им удалось разбить только одну из полос. По другой мы благополучно переправились и скрылись в крепости. Её тоже бомбили. Но там все основные сооружения были под землей. И немцы, догадываясь об этом, крепость сверху атаковать не стали. Только связи  - провода все порвали, чтобы соединения между частями у нас не было. 

- И как вы дальше действовали, без связи с главными командными полками?

- Отсиживались какое-то время. День или два в крепости – так наш командир взвода решил. Он тогда брал меня, на нашей машине,  с пулеметом, чтобы по магистрали проехать. На случай, если по автомобилю огонь откроют, чтобы мы ответить могли. Но обошлось – не обстреляли. А потом начали отступать. Вернулись. Снова отступать: связь оборвана, как присоединиться к своей армии неясно. Вот и метались. 

- Но оставаться в крепости тоже было опасно? Вокруг же вражеские войска?

- Поэтому и приняли окончательное решение: отступать. Не оставаться в окружении. Мечта была одна: дойти до своих. Поначалу всё было хорошо: мы ехали на машине, успели даже что-то из продуктов с собой прихватить. В машине, где ехал я, почему-то, было очень много конфет – ящики. И винтовки, само собой. 

- И как долго удавалось хранить надежду добраться до красной армии?

- Надежда жила долго, только оправдаться она никак не могла. Мы отступали и видели только пустые, разбитые, разгромленные территории, первых битых и павших. Потом и мы стали попадать под обстрелы. Но это не самое страшное. Хоть идти уже приходилось пешком, часть техники, обмундирования, людей и оружия мы потеряли. И тут оказались примерно в тех местах, куда меня с самого начала привезли в 40-м. В те самые Соколки. Вот тут было страшное сражение. Мины со всех сторон, постоянные взрывы, обстрел. Это самое страшное воспоминание за всю войну. Было много потерь: и наших, и немцев много пало. На мои глазах падали люди, просили помощи, кричали. Страшно. И только одно желание: дойти до старой границы. Там должны быть наши!

- И дошли? 

- Дошли. Только там уже никого не было. Минск был уже занят. А линия фронта ушла на нашу территорию – вглубь. И мы пришли уже совсем не строем: толпой, во всю ширину дороги – только бы дойти. 

- И что вы решили в этой ситуации? Ведь на границе армии не было?

- Мы разделились на две части. Одна пошла на юг, другая, я в её числе, -  на север. Дело в том, что на всем нашем пути отступления, было много «кукушек». Так мы называли наших же, русских, завербованных, которые уже к тому времени предали советскую армию. Они сидели по заброшенным зданиям и отслеживали все наши передвижения. Только мы разделились на группы и двинулись по разные стороны, как совсем скоро группу, шедшую на север, взяли в плен. 

Плен, риск и Островский:

- Как обращались немцы с пленными сегодня знает каждый…

- Нам здесь немного повезло. Это было только начало войны, и до зверской жестокости еще не дошло. У нас даже карманы не проверяли, как я помню. И шинель у меня осталась. На войне это сокровище. Плененных было много, пока нас всех «распределяли», я успел лезвие от бритвы под подошву спрятать. И так оно у меня и было – не обыскивали, спокойно всё. Раз в день кормили: или воду с мукой давали, или ячмень, или вяленую рыбу соленую. 

- И о чем в это время думал молодой солдат красной армии?

- Я вспоминал «Как закалялась сталь» Островского. У него есть такой вопрос, к человеку в сложной ситуации: а ты всё сделал, чтобы вырваться из железного кольца?  Потом я вспоминал Суворова, и его слова: лучше смерть, чем плен. И самое главное: кто не рискует, тот ничего не выигрывает. Эти слова меня спасли.

Кто не рискует, тот ничего не выигрывает.

- Когда начали продумывать план побега?

- Сразу же. Первое, о чем думал: всех бежавших опознавали по короткой стрижке и по военной форме. Это первое, что нужно было продумать. Совсем рядом с нами, за колючей проволокой, были гражданские жители. У одного из них я выменял (на свои дорогие швейцарские часы): шапочку, сумку из-под противогаза и кофту с длинными рукавами. Как-то нас повели на колодец, за водой. И незаметно от конвойного, я сумел сдернуть с веревки для сушки белья – штаны. Немец то ли не заметил ,то ли не придал этому значения. Мне повезло.

- Это был уже полный комплект необходимого. Оставался только момент?

- Да. И я его дождался. Сначала хотел вплавь через реку, потом думал бежать в ночь. Но возможность встретить конвой остановила. Во время очередного похода к колодцу, я отошел от группы и сумел зайти в дом, расположенный неподалеку. Спокойным шагом, в сильном страхе. Зашел. Закрыл калитку. И ползком между бороздок картофеля добирался до противоположной стороны этого участка. И только позже я понял, что ползти было не обязательно. Я сумел зайти за калитку. И даже если бы немец меня увидел, выбор у него был бы маленький: либо стрелять по калитке вслепую, либо бежать за мной. Стрелять он бы не стал просто при такой маленькой возможности попасть. А если бы побежал, то другие пленные бы разбежались. Но это понимание пришло уже после. Тогда было просто страшно. В плену я пробыл чуть больше недели. Дни я не считал.

Побег, деревня и Люди:

- Но с этого огорода тоже нужно куда-то бежать?

- Конечно, я ведь понимал, что в дом меня не пустят – это опасно. Но цель у меня была одна: выйти к красной армии, к Москве выйти. И я пошел. В гражданской одежде я мог и в поселке появиться, еды попросить. Люди помогали. Один из местных жителей, главный редактор какой-то местной газеты, кстати, подсказал мне, что для того, чтобы выйти на дорогу «Минск-Москва» и иметь возможность двигаться дальше, мне нужен будет паспорт. Он же мне сказал, где я могу его добыть. Я добыл. Он что-то там в нем исправил и так на руках у меня оказался документ, согласно которому меня звали Бужан Павел Степанович. 

- И с этим документом вы вышли на магистраль?

- Вышел, отошел сколько-то километров из Минка. Встретил попутного – на лошади в телеге. Хороший тоже мужичок. Он согласился  меня подвезти. Я ему всю свою историю рассказал. Километров через 25 была его деревня. Дело к вечеру. В свою деревню он меня, конечно, не повез – в соседнюю отправил. Я послушал. Нашел деревню и в первую же хатку с краю зашел. Сердце чувствует, где тебя примут. До этого люди помогли: с паспортом, с дорогой. И здесь был Человек. Он сказал: до Москвы ты не дойдешь. Погибнешь. Оставайся здесь, будем партизанить. И пошел я в партизаны.

«Смерть фашизму», интернационал  и Иван Иваныч:

- И вся ваша дальнейшая военная деятельность дальше прошла в партизанском отряде? Чем занимался ваш отряд?

- Да. В партизанском отряде «Смерть фашизму» - так он назывался. Ночью мы пилили телефонные столбы, чтобы разорвать связь немцев с их штабами. Ночью же собирали оружие, выкрадывали дымовые шашки и патроны со складов. Шпионов ловили. Первого по фамилии помню: Петухов. Русский, завербованный немцами и перешедший на их сторону. Рядом была шпионская школа целая, где немцы обучали людей – мы и туда людей отправляли, узнавали что-то, что-то совершали. В 1942, к нам подошел отряд из Москвы, нам в подкрепление. 

- Как же они узнали о вас?

- Уже к тому моменту,  и на всем протяжении войны дальше, у нас всегда была хорошая и прочная связь с главным центром, с Москвой. Оттуда поступали все самые главные указания. Уже образовались множественные партизанские отряды по 10-12 человек. Они были разрозненные, позже объединялись. Это и было целью Москвы. Наш отряд увеличивался. К концу войны пришлось даже разбивать отряд сначала на два отдельных, потом на четыре. 

- За счет чего так росло число партизан? Откуда приходили люди?

- Отовсюду шли. Очень много из Минска – рядом же были. Из Москвы присылали солдат.  Многие шли из деревень – молодые совсем парнишки, многие из плена бежали. Шли те, кто уже в одном шаге от ареста оказывался. Позже и французы были, два бельгийца. Даже немцы завербованные были. Еще история: из Москвы пришло задание: разорвать самый главный немецкий кабель связи, который под землей проложен. Мы его искали долго, но тщетно. Смогли узнать только, по какую сторону дороги он лежит. И всё. А точного месторасположения нет. Потом, по наводке одного из деревенских парнишек, вышли на поляка, который на немецкой стороне воевал. Тот охранял будку связи и явно знал, где нужный нам кабель зарыт. От деревенского парнишки мы узнали, что поляк этот в девушку из соседней деревни влюблен и на свидания к ней постоянно бегает. Когда он на свидание отправился, мы его поймали. Был допрос, я, правда, не присутствовал. Поляк про кабель рассказал. Наш командир обещал его отпустить и дать возможность видеться с любимой, если поляк теперь будет работать на советскую армию. Так и было сделано, хоть и риск это большой. Поляка отпустили. Но с тех пор он на нас работал. А через какое-то время и совсем перебежал в наш лагерь: с питанием для радио аппаратуры и прочими снастями. Долгов Иван Иванович звали – до сих пор помню. 

- А вас так и звали, по паспорту Павлом? Или по рождению – Михаилом?

- Поначалу да, а потом я всю свою историю рассказал: и про плен, и про имя настоящее. Но прозвище все равно осталось. Так потом «Бужоле» и звали – прижилось. 

Так потом «Бужоле» и звали – прижилось.

- И жили в лесу? В каких условиях?

- Не просто в лесу. Жили на болоте. Спали, знаете, под бок сучков напихав, на шинеле. На одну сторону ляжешь, другой укроешься. Первые недели питались одним мясом. Знали, что в такой-то деревне, недалеко был совхоз, оттуда увели стадо: вот и варили мясо, кормились. 

- Что самое тяжелое в партизанской жизни?

- И задания, которые мы выполняли, и быт – все было тяжело. Знаменитая рельсовая война, например, – указание пришло из Москвы. Мы подрывали рельсы немецких поездов. И как бы сейчас не говорили, что тогда это было зря и просто так люди тратили взрывчатку, взрывая пустые рельсы, без вагонов – это не так. Нам давали четкие указания, мы знали, по каким путям там или здесь пойдет поезд. Насколько затруднит наше действие доставку того или иного груза. Мы знали.

О победе и кумире:

- Сейчас приходят поколения, которые настолько далеки от этих событий, что в их пересказах рождаются самые невероятные трактовки тех или иных событий. У вас на полке, я вижу, стоит портрет Иосифа Сталина. А ведь его деятельность сейчас очень противоречиво оценивают. 

- Я знаю. Но это мой кумир. Сталин был очень дальновидный человек. И очень преданный. Нужно ему должное отдать. Почему мы победили? Здесь ведь несколько факторов. Несколько экономических: первое – это индустриализация Сталина. Не было бы построенных тогда заводов, способных выпускать  танки, нас бы стоптали. Второе – коллективизация, тоже проведенная Сталиным, которая да – сложно прошла. Но это не без участия людей на местах, которые, чтобы выслужиться перед начальством, устраивали перегибы. И я скажу, из-за чего мы победили в первую очередь: это единство народа, которого сейчас в нашей стране нет.  
Его действительно нет. Но разве нашей стране нужна война, чтобы оно появилось? На этот вопрос нам с Михаилом Алексеевичем не удалось найти ответа. Страшная слово война приходит даже к тем, кто для нее не создан. Стоит ли кликать её?

- Как закончилась война, вы помните? (Михаил Алексеевич сначала задумчиво отводит взгляд, а потом и вовсе закрывает глаза). 

- Объявления победы не было. Залпов тоже. Просто мы увидели, что немцы стали сворачивать лагерь.

 
Вот так просто. Война без начала, война без конца. Началась до 1941. А закончилась где-то после 1945. В 1946 младший лейтенант, заместитель командира отряда по разведке М.А.Алексеев, наражденный орденом Красной Звезды, медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне» стал студентом экономического факультета Ленинградского университета. После завершения учебы в 1950 г. он  работал на факультете: сначала  ассистентом, потом доцентом. Стаж преподавательской деятельности – 40 лет. Он часто говорит: «мне повезло». Он оказался там, где его не должно было быть – на войне. Он оказался там, где никогда и никогда не должно больше быть – на войне.

 

Беседовала Екатерина Кашутчик