Версия для печати

Чистова Мира Николаевна. Блокада Ленинграда глазами одиннадцатилетней девочки

«Возникла совершенно новая шкала предпочтительных жизненных благ. По этой шкале чрезвычайно ценились - еда, тепло, возможность избежать работы. Обыденное становилось драгоценным. Драгоценное – нереальным».
С.Довлатов

Я пришла домой к ветерану Мире Николаевне. На кухне играло громко радио. Когда я снимала пальто, то Мира Николаевна дала мне платок, потому что в комнате было достаточно холодно. Когда я ее увидела, то первое, что бросилось мне в глаза это её рост. Я была намного выше нее, потом мне стало как-то дискомфортно стоять с ней рядом. Мы сели за стол. И она начала показывать мне фотографии ее семьи и себя в юном возрасте. Вы не представляете, но первые 30 минут она не садилась вообще. Много раз предлагала ей присесть, но она отпиралась.  Выглядит она живенько для своих лет и вообще знает, что происходит в мире, кто на российском экране. Когда я позвонила ей, чтобы договориться о встречи, то она говорила мне категоричное «Нет» и сказала, что вообще не любит журналистов, особенно Нику Стрижак. Говорила, что любила и любит только Владислава Листьева.

Мира Николаевна начала показывать мне фотографии её семьи на картонных табличках,  которые она сделала в 6 классе. Всю жизнь она работала биологом.

- Мне было 11 лет, когда началась блокада 8 сентября 1941 года. Самым страшным для нас был голод, потому что к бомбежкам мы привыкли быстро. Моему брату Леве, учительница посоветовала устроиться в ФЗО (фабрично-заводское обучение), чтобы не умереть от голода. У него была иждивенческая и рабочая карточка на еду. Первый год блокады, он пережил в Ленинграде. Был мобилизован в пожарную команду противоздушной обороны города. Тушили «зажигалки», пожары, разбирали завалы домов. Пережил дистрофию. В августе 1942 года был снова эвакуирован в Алтайский край. С 22 января по 8 марта 1943 года работал фрезеровщиком на Котельном заводе. Уже 7 августа 1943 года он был отправлен на фронт. Был в составе пулеметного расчета разведгруппы. Погиб в разведке в 1944 году,  - рассказывала Мира Николаевна. 

- Вспомните начало войны. Каким был первый день?

 - Когда первые месяцы по радио «Метроном» объявляли воздушную тревогу я и Лева взяли противогазы и побежали в наш двор в газоубежище, там было уже все оборудовано и первое время мы там действительно прятались.  Но очень скоро перестали, во-первых, сил уже не было, во-вторых, если бомба попадает, то засыпется там все. И никто туда больше не ходил, кроме тех, кто жил близко. Бывает, услышишь бомбежку и закрываешься под одеяло. Мы уже по звуку самолета знали наш или чужой летит. Надо ли прятаться в подворотню или нет. Жили мы тогда на Литейном.

Мы уже по звуку самолета знали наш или чужой летит.

Из Германии все время приходили данные о разведке. Все говорило о том, что надо готовиться. Сталину уже называли дату. Все не верили. Он погубил цвет всего. Вавилова голодом морил! Ссылал всех ученых. А потом вдруг понял, что атомную бомбу надо. Все так получилось, потому что верили в коммунизм. Для меня коммунизм это тупик и ошибка, хотя Ленина я считаю гением. 

- Что делали ваши родители во время войны?

- Моя мама работала в прачечной, в нашем доме на Литейном проспекте. А папа был на заводе и болел дистрофией. Мы были бедными, денег не хватало. Сдавали последнее золото в торгсин, там выковыривали все камни и оценивали стоимость чистого золота. Но, важны еще магазины, которые были при торгсинах. В них можно было купить то, что в других лавках просто не было. Например, апельсины. Мама купила мне и брату их. И выжимала сок для меня, а Леве отдавала выжимки.

Все время ждали, может быть, какие-то весточки придут от Левы. Но он перестал писать. Писал в основном, как кормят в ФЗО. Пишет, то кормят, то не кормят. Ну, какая у нас организация? Но тогда была лучше, чем сейчас. Во всяком случае, письма мы получали быстро.  Еще цензура хорошо работала, если что-то им не понравилось, то они зачеркивали черным в письме. 

- Историки и современники отмечают, что во время войны было людоедство? Вы подтверждаете этот факт?

- Это бывало, конечно. Однажды, я сама видела, когда спускалась по своей лестнице. Мертвый лежал в подъезде, и у него была спущена одежда, а на теле вырезан кусок мяса. Покойники были часто завернуты в простыни и машины забирали их. И было место, где их складывали. Можно было на саночках привезти погибшего туда.  А мне моя подруга рассказывала, как её пытались убить русские мужчина и женщина. Всякое бывало. Но, если об этом узнавали, то сразу расстреливали.

Мертвый лежал в подъезде, и у него была спущена одежда, а на теле вырезан кусок мяса.

- Что вы делали во время блокады Ленинграда?

- Я собирала щепки. И обменивала на щепки что-то похожее на колбасу. Мы устроили сразу все эти, так называемые, буржуйки. Она стояла у нас в середине комнаты. И готовили мы конечно только на буржуйке. Сожгли дома все, что горело, даже папино любимое креслице. 

Я где-то ходила и вижу, что дохлая кошка лежит, ну заморозки были. Пришла домой и говорю мама, там дохлая кошка. И она пошла её откопала утром.  Кошек не было, всех живых съели. Мы ели даже дохлую. Мне мама рассказывала, за ней мальчик увязался и говорит: «Тетенька, дайте кашу, у меня ребенок маленький. Кормить нечем». Она говорит, что я сама сейчас обменяла. Он умолял её, шел до самого дома с ней. Моя мама отдала половину. Пришла домой и говорит: «Мира вари кашку». Я начала готовить и вижу, что она не варится, то есть поделка. Их было много. Несколько раз мама говорила: «Мира, может быть, я погубила младенца не по своей воле». Тогда спасал от голода даже клей столярный. И мы папу ругали: «У тебя одни гвозди, почему мало так клея!». 

Мы меняли все, что можно – косточку на кусочек дуранды. Кому-то это было нужно. Лева писал «В Ишиме поменял трусы и кашнена 4 пирожка с яйцами. Вторые трусы, ремешок и 3 носовых платка поменял на 1 яйцо, миску тушоной в сметане картошки. В Омске сменял карандаш на селедку». 

- У вас есть ненависть к немцам?

- Нет. Не знаю почему. Левочки уже не было, мы получили извещение о том, что он пропал безвести. Мама долго надеялась. И вот самый конец войны и немцы работали у нас во дворе. И вообще некому было работать, я и мама были больны дистрофией. И в нашем доме жили только две квартиры. Мы и соседи сверху. И мама мне говорит, Мира снеси кусок хлеба. Они брали, но им все-таки было неприятно. Один из них говорит, дайте я вам нарисую. Ну, у нас не было такой ненависти. Наверное, мы русские такие,- когда Мира Николаевна говорила это мне, у нее полились слезы.

Ну, у нас не было такой ненависти. Наверное, мы русские такие.

Беседовала Анастасия Горшкова