В августе 41-го Кирилл Николаевич Вальдман вместе с родителями был эвакуирован из Ленинграда. Через год новобранец оказался в Ленинградском артиллерийско-техническом училище зенитной артиллерии, находившемся в то время в Томске. Через три месяца − в воздушно-десантной бригаде, но не на фронте, а в Ивановской области, в резервном полку. Боевых операций, следовательно, никаких, хотя два прыжка с парашютом вероятному десантнику для практики предоставили. А в ноябре 1943 г. бригаду подняли и направили для действий по ее прямому назначению − на десантировку. Ему же, однако, и в этом участвовать не довелось − из-за болезни Вальдман был снят с эшелона. В госпитале он усовершенствовал свои знания немецкого языка, к которому пристрастился еще в детстве. Позже он стал переводчиком штаба одного из прославленных стрелковых полков. В составе Витебской стрелковой дивизии вместе с этим полком К. Н. Вальдман освобождал Белоруссию и Литву. Мы приводим отрывки из его воспоминаний о фронте, написанные ветераном ровно 32 года назад, третьего апреля 1983 г.

Под обстрелом

К началу мартовского наступления 1944 года мы стояли в пустынной лесистой местности Калининской области, где все селения немцы сравняли с землей, вырубили под корень и приусадебные деревья, и кустарники. Открытая местность практически лишилась ориентиров. Особенно трудно было ориентироваться ночью, так как разъезженные дороги были похожи одна на другую. В эту пору в полк на санях приехала гв. ст. лейтенант – переводчица штаба 67 гв. стрелковой дивизии с военнопленным немцем из антифашистского комитета «Свободная Германия». В санях лежала переносная агитационная радиоустановка. Захватили и меня. Под прикрытием ночи лесом направились к передовой. На пути лежал открытый крутой косогор, миновав который, дорога снова ныряла в лес. Это открытое в сторону противника место хорошо просматривалось и было им пристреляно. Из леса на косогор мы вынеслись галопом, и сразу же близко полыхнул красно-фиолетовым пламенем осветительный снаряд, следом еще один. Потом колыхнул взрыв, и мы встали: снаряд разорвался под брюхом у лошади. Оглушенные, мы скатились в лес, но потом броском вернулись и забрали аппаратуру. Поцарапало только немца. Агитпередача для солдат противника состоялась. В полку нас встретили смехом: «Эх, вы! Проагитировали лошадь-то!»

На этом участке Калининского фронта штаб 67-й гв. стр. дивизии и штаб нашего полка размещались близко друг от друга. Еще не успели построить землянки, жили в палатках, когда противник из района Подберезья начал систематически вести тревожащий методичный обстрел нашего квадрата из 105-мм. орудия. Обстрел начинался в 21 час и продолжался часа полтора. Однажды угодили в штабель снарядов для «Катюш» − получился неприятный ночной фейерверк. К счастью, без взрывателей снаряды-ракеты не рвались, а только беспорядочно взлетали и кувыркались. Некоторые с натужным рёвом ползали по снегу.

В том же районе один батальон нашего полка покопался на небольшом мысу, почти острове, диаметром метров 300, среди болота. Противник занимал холмы, дугой охватившее болото. Однажды ночью на холмистой подкове появились три танка «Тигр» и повели огонь по расположению батальона. Находившийся в то время в батальоне командир полка, гв. майор Геннадий Фадеевич Шляпин, немедленно связался по телефону с батареей тяжелых реактивных снарядов «Андрюш», и они одним залпом превратили эти танки в три пылающих факела!

Как Клавдия Шульженко помогла разведчикам

В марте 1944 года, после артподготовки, которую начали стволы малых калибров, и завершили залпы «Катюш», в полосе нашей дивизии стали рвать оборону противника. Офицер разведки 196 гвардейского стрелкового полка, гв. капитан Жидких, поставил меня у дороги с передовой допрашивать поступающих пленных. Первый «мой» пленный (взятый соседним полком) писал ответы на вопросы пальцем на снегу (в бою ему выбили передние зубы). Сообщил номера своего полка и дивизии. Жестом я спросил, не стреляют ли его. В ответ на успокаивающие слова долго кивал, благодарил…

Где-то в середине апреля нас отвели на отдых. Офицером разведки полка в то время ненадолго у нас был монгол, гв. капитан Тыпхеев. Разведвзводом командовал гв. лейтенант Гречушкин. Стояли в лесу, где росло много берез. Все солдаты поголовно «заболели» сбором березового сока. На колышек, вбитый в надрез на коре, вешали каску, и к утру сок заполнял ее до краев. Когда после Первомая внезапно приказали выступать, то все каски полка остались на березах, и трофейной команде досталась нелегкая задача: обшарить большой лес и собрать это табельное имущество.

Потом была жесткая оборона в километрах в 12-ти от Идрицы, с несколькими спиралями Бруно, колючкой в несколько рядов и сплошным минированием нейтралки. Здесь отличились наши полковые разведчики, взяв первого на всем участке шестой гвардейской армии «языка» − ефрейтора Теодора Вяйделя. Обстоятельства его пленения были необычными. Той теплой майской ночью в лесу у передовой расположился армейской агитавтобус с мощным радиоупором. Агитпередача для войск противника перемежались легкой музыкой. Чудесно звучал «Синенький, скромный платочек» в исполнении Клавдии Шульженко. Стоявший на посту в траншеи Вяйдель заслушался этой песней (он запомнил и позже напел мне ее мелодию), вспомнил о доме, жене, отвлекся… И тут на него свалились наши разведчики (Давледшин, Машенков, Третьяков и др.). Так Клавдия Ивановна помогла нашим разведчикам.

Боевое крещение

Против 67-й гв. стрелковой дивизии, так уже получалось здесь и позднее в Белоруссии и Литве, обычно стояли 290-я и 320-я пехотные дивизии противника – «болотные», как наша «неприкасаемая». В июне началось наступление (операция «Багратион»). Помню первые населенные пункты на пути движения полка: Сиротино и Шумилино. 25-километровые ночные марши стали привычными.

При подходе к Западной Двине разведвзводу полка приказали двигаться к месту сбора сил дивизии, деревни Поречье. Карты у комвзвода не было, и шли, опрашивая местных жителей. Переночевали в молодом сосняке и утром добрались до покинутой людьми деревеньки Поречье, в еловом лесочке на берегу Западной Двины. Вышли на открытый бугор и стали рассматривать противоположный берег. Оттуда по нам ударил пулеметчик. Опытные разведчики мгновенно нырнули в рожь и по ней достигли леса, а необстрелянный переводчик распластался на земле и получил боевое крещение: лежу – справа и слева выбивают струйки песка пуль снайпера, делаю перебежку – очередь из пулемета… Наконец укрылся во ржи. А местом сбора, как оказалось, была деревня Уречье. Выяснил позже, что по Западной Двине много таких названий на «-речье».

Запомнились двое суток, когда за ночной переход, прихватив и добрую часть следующего дня, мы без большого привала прошагали более 45-ти километров. Начали движение в Белоруссии, оказались в Литве. Под конец двигались нога за ногу. Во время этого марша услышали, что гитлеровцы поголовно расстреляли из пулеметов табор местных жителей, укрывшихся в лесу.

Юго-западнее литовского городка Жагаре, у границы с Латвией, передний край лежал за речкой Свете и перед 67-ой гв. стрелковой дивизией позиции противника вдавались в наши большим уступом. Как-то поздно вечером стало известно, что у немцев – движение: оттягиваются с выступа в тыл. А наши разведчики вот-вот должны были выйти в ночной поиск, и уже находились около передовой. Меня послали к ним срочно играть отбой поиску. Не найдя мостков через Свете, перешел речку вброд, не раздеваясь, только автомат и полевую сумку поднял над головой (воды оказалось по плечи). Разыскал разведчиков вовремя.

Следующий день врезался в память. Противник «выровнял» линию обороны, отошел в заранее вырытые траншеи у основания выступа, а всю оставленную территорию коварно и густо заминировал – с многочисленными сюрпризами. Массу деревянных противопехотных мин немцы развесили в заранее пристрелянном лесу. В тот день мы вышли на поле, усеянное множеством наших подбитых танков. Тут были и «Валентины», и «Черчилли» − танки от наших союзников – с большим количеством аккуратных сквозных пробоин. Смертельные ранения советских танков очень убедительно свидетельствовали о высокой прочности уральской брони.

Освобождение из немецкой ловушки

В течение последовавших дней наступления, когда, как мне объяснили, мы теснили немцев фланговыми маневрами и маршами, запомнились два непредвиденных случая. Первый: походной колонной (в голове взвод разведки, потом штаб, саперы и т. д.) полк двигался днем песчаной дорогой по сосновому бору. Уже свернули к опушке, которая запомнилась группой мачтовых деревьев, как прибежал головной дозор и доложил: выходим на шоссе, по которому движется немецкая танковая колонна. Большого труда стоило полку развернуться в обратном направлении на узкой лесной дороге: подвела карта, шли не туда. Второй эпизод: снова движемся днем по густому еловому лесу, мрачноватому и сырому. То же построение полковой колонны. Наконец вышли на простор: справа – гряда отлогих холмов с хуторами, слева – на невысоком холме, на отшибе, отдельный серый дом. От дома навстречу бегут разведчики, машут руками. Доложили: в лощине за домом – самоходка «Пантера» и два взвода немцев. Командир полка дал команду на холмы. Вышли, развернулись, стали подниматься на гряду и вдруг увидели: по той же дороге, по которой мы шли, из леса появилась колонна немецкой пехоты численностью что-то тоже около полка. Интервал был минут в десять, а скорее и менее того… Боя не состоялось.

Наступление продолжалось. Офицер разведки полка (гв. к-н Жидких) убыл в госпиталь, и я временно остался без начальства. Комполка поставил разведчикам задачу: уточнить, куда отступает противник за лесом в районе селения Мангайчай. Подобно многим литовским деревням, Мангайчай представлял собой группу хуторов. Разведчики взяли меня с собой. На последнем перед лесом хуторе задержались: его жители вели себя очень настороженно, на кухне обедало человек пять парней самого призывного возраста. У околицы хутора я обернулся и увидел, что хозяйка пристально смотрит нам вслед. Углубились в лес по дороге, которая вела в заданном направлении. Со мной нас было шестнадцать. Примерно посередине леса путь преградил искусственный завал. Осмотрели поваленные деревья – мин не обнаружили. Обогнули препятствие и скоро подошли к нужной нам опушке. Близко гомонила полевая дорога, может быть даже шоссе. Стало ясно, куда и как движется враг. Весь взвод залег в кустах, а командир взвода с помощником перебежали еще метров на десять и из-за деревьев увидели батарею пушек (кажется, зенитных). Вернувшись к взводу, сказали, что их, наверное, заметили, и несколько фрицев побежало в лес левее нас. Стали отходить той же лесной дорогой, но, не дойдя до завала, свернули на заросшую просеку с тропинкой, градусов под 45 к дороге. Идем цепочкой, стараемся двигаться бесшумно. Вошли в мелколесье – значит, близко опушка. Неожиданно, справа, как палкой по голове, гортанно и резко: «Хир!» («Здесь!»). И зарокотал немецкий бронетранспортёр. Ему откликнулся мотор второго, слева. Мы все пригнулись и рванули вперед с автоматами наизготовку. Вдруг, как на стенку налетели: «Хальт! Хальт! ХАЛЬТ!». Со всех сторон «Хальт!» – и тишина. Двое разведчиков метнулись влево. Один успел крикнуть: «Ребята, немцы!..» И захлебнулся. Второй ничего не крикнул… Мы сгрудились вокруг командира. Услышали: «Занять круговую оборону!» А какая могла быть оборона: мелкие березки, ольха, малые кочки, и лопат нет. Выручил всех разведчик гв. сержант Лёша Мошенков. Впереди прозвучали три автоматные очереди. Мы рванулись на эти звуки и вырвались из ловушки под треск автоматов нам вдогонку. Побежали из леса в поле. Лёша рассказал: «Наткнулся на двух фрицев. Притаились на корточках за кустами. Резанул из автомата направо и налево. Кто-то из тех тоже дал очередь. Выскочил!..» Уже в расположении полка выяснилось, что его спас заряженный запасной диск, который принял на себя автоматную очередь и защитил крестец воина. Считаю, что все мы, уцелевшие в тот раз, обязаны Мошенкову жизнью. Вечером мы со СМЕРШем полка наведались на подозрительный хутор. Оказалось, что там жило семеро полицаев.

Допрос немецких агитаторов

Где-то в военных киноархивах, возможно, сохранились кадры допроса военнопленного командиром 196-го гвардейского стрелкового полка, Героем Советского Союза, гв. полковником Геннадием Фаддеевичем Шляпиным при моем участии. Это было тем же летом 1944 года, в Литве. Помню, что допрос уже начался, когда к нам подошли несколько кинематографистов с аппаратом на треноге. Они только что отсняли работу гвардейских минометов. По просьбе комполка засняли и нас. Дело было на склоне холма, военнопленный сидел на траве, рядом был автоматчик. Командир полка стоял в распахнутой кожанке без погон, из-под которой сверкали Золотая Звезда и ордена. Переводчик находился между комполка и военнопленным. Г. В. Шляпин носил рыжую бородку клинышком, и командир 201-го гвардейского стрелкового полка, гв. полковник Иноземцев всегда кричал ему по телефону: «Рыжая Борода! Тебя приветствует Седая Борода!». У Иноземцева был тоже «клинышек», но седой.

Осенью, когда на деревьях уже не осталось яблок, а дикие груши от заморозков стали сладкими, наш полк посадили на танки и послали в погоню за отступившей ударной пехотной дивизией немцев «Великая Германия» («Гроссдойчланд»). Мне досталось место за башней на решетке вентилятора, откуда обдавало раскаленным воздухом. Двигались по шоссе на город Илакяй. Немцы уклонялись от соприкосновения, удирали на грузовиках и бронетранспортерах. В Илакяе мы покинули броню. На окраине городка были взяты необычные пленные. Они прятались в стоге сена: двое нацистов-агитаторов, присланных ведомством Геббельса в Литву для вдохновения солдат и населения на постройку (очередного!) непреодолимого для Красной Армии противотанкового вала. Оба – в коричневой нацистской форме, красные нарукавные повязки со свастикой – в карманах. У младшего, который должен был «вдохновлять» пять тысяч человек, на груди был партийный значок. Старший, лет 65-ти, был нацистом еще более высоко ранга. Они отступали вместе с дивизией «Великая Германия», и их бронетранспортер подбили. В нем ехало человек десять таких же «политиков». Оставшихся без колес немцев не рассадили по другим машинам, а выдали каждому по карте и компасу. А потом предоставили своим силам и смекалке, а доблестная дивизия помчалась дальше. В политотдел 67-й гв. стрелковой дивизии этих пленных доставили под особым конвоем во главе с гв. капитаном, командиром роты автоматчиков.

Осколок мины нашел капитана. Судьба…

Где-то в конце октября у полка выдался жаркий день. Шло наступление местного значения. Противник цеплялся за каждую складку местности, вел сильный миномётный огонь, и идти вперед было очень трудно. Телефонная связь беспрестанно рвалась. И связистам досталось.

В этот день штаб 196 гв. стрелковый полк потерял замечательного офицера и человека – ПНШ – I, гв. капитана Анатолия Толмачёва. Имея медицинское образование, в полку он командовал ротой ПТР, потом был заместителем командира батальона. Грамотный и толковый штабник, веселый и общительный, Толмачёв всегда был гладко выбрит и подтянут, отличался смелостью и никогда не терял хладнокровия. Группа штаба шла на новый КП – по гребню холма, мелкой недорытой траншеей, очевидно просматривавшейся противником, так как близко рвались мины. Приходилось идти, низко пригнувшись. Толмачёв был в солдатском бушлате и пилотке. Сказал: «Шляпин всё кричит: “Вперед! Вперед!” Как-нибудь кто-нибудь голову сложит…» Выпрыгнул на бруствер и побежал под горку. За ним следом выскочил автоматчик. Идем дальше. Выглянул: вижу внизу, у кустов, лежит ничком человек в бушлате. Тут, бледный как мел, в траншее появился автоматчик: «Капитана убило!» Убило взрывом мины.

Новое КП находилось в надежном подвале с кирпичным полукруглым сводом, над которым догорало то, что совсем недавно было вместительным домом. В подвале было приятно тепло, и сюда набилось много народу. В сторону противника смотрело маленькое арочное оконце, дверь из подвала была обращена в тыл. Возле этой двери гв. полковник Шляпин говорил со штабом дивизии по телефону, когда под оконцем разорвалась мина. Я увидел, как во лбу у капитана, стоявшего в двух шагах от комполка, появилось треугольное отверстие. Офицер захрипел и упал. Осколок пролетел всю длину переполненного подвала, никого не задел, и нашел его – гв. капитана Иванова, командира, преданного 67-й гв. стрелковой дивизии 130-го гвардейского артиллерийского полка 76-мм. пушек. Судьба…

Поздней осенью, еще до снега, когда земля разбухла от дождей и стрелкам приходилось каждую ночь рыть новые ячейки, так как к вечеру в старых набиралось много воды, боевые порядки полка располагались по опушке буреломного елово-лиственного леса в районе мызы Мзграмзда (ведь запомнилось же это странное название!). Из этого леса мы неоднократно вели агитпередачи для войск противника, в основном, призывали солдат к добровольной сдаче в плен – перед нами был «Курляндский котёл». Помню, что однажды к нам перебежали два солдата – поляки из Силезии. Как-то передача с призывом сдаваться заканчивалась призывом ответить, в случае согласия: «Если ты стрелок – тремя трассирующими пулями, если автоматчик – тремя трассирующими очередями, то же самое – если ты пулеметчик…» Когда радиорупор умолк, всякая стрельба со стороны противника разом прекратилась, непривычная тишина сохранялась до утра. Наши бойцы тоже не вели огня. Правда, минут через пять после конца передачи в лесу рявкнули три 85-мм. мины. Был ли это ответ?

8 февраля 1945 года меня откомандировали в Москву на Курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА). В воскресенье, 9-го мая, слушатели Курсов должны были разгружать на Москва-реке баржи с дровами, а нас разбудили радостным кличем: «Война кончилась!» Здание Курсов на Таганской набережной мигом опустело. Все разбежались по Москве, бросились к друзьям и знакомым. Был чудесный солнечный день. Взволнованная, улыбающаяся, кричащая масса народа. Всех военных поздравляли. С балкона посольства на Манежной площади махали американцы. Толпа махала в ответ. Кричали «ура». Во время Салюта Победы был на полной ликования Красной площади. В сводной колонне ВИИЯКА участвовал в Параде Победы.

Вальдман Кирилл Николаевич (1924-2001) – был призван в армию в Ленинске-Кузнецком в сентябре 1942 года. Три месяца был курсантом Ленинградского арт. - тех. училища зенитной артиллерии (г. Томск). Затем в числе 300 курсантов училища оказался в I-й гвардейской воздушно-десантной бригаде в Ивановской области. Совершил два учебных прыжка с парашютом. В ноябре 1943-го выбыл из бригады по болезни. Лежал в госпитале в г. Осташкове Калининской области, откуда 10 февраля 1944 года был направлен на фронт под Ново-Сокольники. В 196-м гвардейском стрелковом полку 67-й гвардейской Витебской Краснознаменной стрелковой дивизии стал переводчиком штаба полка в звании гв. сержант. Награжден орденом Красной Звезды. В 1945-1950 гг. служил переводчиком в лагерях военнопленных МВД. После демобилизации, в 1953 г. окончил отделение английского языка филфака ЛГУ. В 1972 г. защитил кандидатскую диссертацию. Работал ассистентом кафедры английского языка для естественных факультетов ЛГУ. С 1960 года – действительный член Географического общества СССР.

Материал предоставлен Советом ветеранов филологического факультета СПбГУ