Сын военного, Роберт Иванович Семенов, встретил 22 июня в Бердичеве на Украине. А ведь только за день до этого семья приехала сюда из Ленинграда в отпуск. Но судьба распорядилась иначе. Город охвачен огнем и подвергается жестоким бомбардировкам. С большими трудностями удается вырваться домой. Дальше – блокада и голод, смерть матери, детский дом, оккупация и тяжелые сельскохозяйственные работы. После освобождения в 1943 г., прибавив себе два года, он становится красноармейцем. О военных годах рассказывает ветеран Р. И. Семенов.
Как и все военнослужащие, мой отец служил в разных местах. В то лето он был на Украине, в городе Бердичев. Мы с мамой и сестрой по традиции на каникулах собирались ехать к нему. 19 июня сели в поезд. От этой поездки у меня осталось только одно яркое воспоминание. Ранним утром 20 июня мы проезжали город Полоцк. Было тихо, солнечно. На перроне звучала прекрасная музыка «Вальс цветов». Наверное, никто не мог представить себе, что это было предпоследнее мирное утро. На место мы прибыли в ночь с 20-го на 21-е июня, а завтра была война.
Утро того страшного воскресенья не предвещало ничего плохого. У папы был выходной, и мы всей семьёй собрались на базар. На полпути нам встретился красноармеец, который передавал всем военнослужащим приказ – немедленно явиться в часть. Здесь отец нас покинул, и в следующий раз мы увидели его только через год. На обратном пути нам попалась толпа людей, стоящих у репродуктора. Мы подошли к ним и через несколько минут услышали слово «война».
Немцы как-то быстро приближались к городу. Как стало известно позже, первые немецкие танки появились на улицах города уже седьмого июля. А вот за четыре дня до этого, третьего числа, началась экстренная эвакуация жителей города на Северный Кавказ. Мы доехали до станции Лихая в Ростовской области, потом пересели на поезд, идущий в Ленинград. Домой попали 19 июля.
Город наш почти не изменился, за исключением того, что все окна были заклеены белыми бумажными полосками. Населению стали выдавать продовольственные карточки, но наряду с этим работали коммерческие продовольственные магазины, где можно было покупать продукты и даже деликатесы, но уже по более высокой цене. В городе часто объявляли воздушные тревоги, при которых весь транспорт необходимо было останавливать, а пассажирам и пешеходам следовало немедленно заходить в подъезды ближайших домов, но реальных налётов пока не было.
Блокада началась восьмого сентября. Этот день был отмечен ещё двумя значительными событиями: был уничтожен Бадаевский продовольственный склад, а так же начались регулярные обстрелы и бомбардировки. Однажды бомба упала в метрах ста от нашего дома, во двор школы, где находился госпиталь. Нас сильно тряхнуло.
Занятия в школах начались 15 сентября. Из-за обстрелов уроки сокращались, так как половину учебного времени мы тратили на переход в бомбоубежище и обратно. Такие тревоги иногда объявлялись по два раза в течение учебного дня.
В сентябре и октябре мы с сестрой не очень-то страдали от голода: на карточки выдавали не только хлеб, но и конфеты, крупу и масло. Настоящий голод начался в ноябре, когда уже ничего не выдавали, кроме хлеба. Накануне октябрьских праздников немцы сбрасывали листовки с обещаниями устроить «Голубую ночь» с шестого на седьмое ноября. Однако этого не прошло: той ночью не было даже обычной бомбёжки. Днем всем, даже детям, выдали по 100 граммов вина, 10 или 20 граммов сливочного масла и немного сахара.
После праздников выдавали только хлеб, качество которого становилось всё хуже и хуже, а количество – всё меньше и меньше. В очередь за ним нужно было становиться с раннего утра и стоять по несколько часов.
Голод я переносил очень плохо, и к середине декабря перестал ходить в школу. Моя мама тогда работала в одном из стационаров, где пытались спасать умирающих от голода. Там больные попадали в тёплые помещения и получали горячую пищу. Но спасать удавалось не всех: каждое утро из палат уносили по шесть-семь умерших человек. Выживали немногие. Я пробыл там чуть больше двух недель, немного окреп. К весне норму выдачи хлеба повысили, становилось теплее, солнышко сияло ярче. Но в один из таких дней, шестого марта, умерла моя мама.
В конце марта я был направлен в детский дом, воспитанников которого полагалось эвакуировать на Кубань. Моя сестра на полтора года старше меня, поэтому в детский дом её не взяли, но на Кавказ нас вывезли вместе. Узнав об этом, отец взял кратковременный отпуск и быстро нашёл нас, забрал из детского дома и устроил на частную квартиру к родственнице своего сослуживца. На Кубани было тихо, но время это длилось недолго: война снова приближалась к нам. Шестого августа на нашей улице появились немцы.
Улица была забита машинами, везущими солдат, пушки и какие-то грузы. Одна из таких машин остановилась у нашего дома – из неё вышли солдаты. Войдя во двор, они поймали нескольких уток, скрутили им шеи и принесли хозяйке, велев приготовить. Она, конечно, подчинилась. Они отужинали и ушли. Один из них, офицер, начал часто к нам заглядывать, разговаривал с нами, правда, на немецком, но мы его понимали. Иногда он даже приносил нам что-нибудь поесть. В один вечер начальник его полка увидел, как он выходит из нашего дома. Одарив подчинённого громкой пощёчиной, зная, что мы с сестрой всё это видим, он пригрозил нам. Говорил он на немецком, и мы почти ничего не смогли перевести, хотя отчётливо поняли, кем он нас считает и что лучше не перечить ему. Он сказал “schweinigel”, что в переводе означает «грязные свиньи».
Близилась осень, на полях созрел богатый урожай, и оккупанты начали активно заниматься «восстановлением народного хозяйства». Хозяйка по знакомству устроила меня на работу в совхоз, где я поначалу косил пшеницу, потом следил за прицепом комбайна. По дороге в совхоз я проходил мимо аэродрома, где были выкопаны укрытия для самолётов. Однажды там появилось немецкое подразделение, в котором были наши военнопленные. Я с ними иногда разговаривал. Из этих разговоров я понял, что это подразделение занималось уничтожением евреев: у них была одна или две «душегубки», а наших ребят заставляли вычищать машину от трупов, убирать её и готовить к новому рейсу. Тела закапывали здесь же, в укрытиях для самолётов.
В начале января 1943 года повсюду были расклеены объявления о том, что под угрозой расстрела все подростки старше 14 лет должны явиться на станцию для железнодорожных работ. В первый день пришло много народа. Работа заключалась в том, чтобы переносить щебень из большой кучи и посыпать им железную дорогу. На второй день всем опять полагалось прийти, но никто этого не сделал – стало известно, что немцы подгонят эшелон, и всех, кто придут, увезут в Германию. Люди договорились не приходить на следующий день, и не пришли. К счастью, никого не расстреляли.
24 января в станицу вошли партизаны, оккупация кончилась. Хозяйка отвела нас обратно в детский дом, где находились эвакуированные ленинградцы. Я снова начал учиться в школе. Увидев как-то раз объявление о призыве в армию юношей 1926 года рождения, я пришёл в военкомат и, прибавив себе два года, записался в список призывников.
Уже 23 апреля у военкомата собрались призывники, за нами приехал начальник той части, в которой нам полагалось служить. Идти предстояло километров 100 или больше, и шли мы несколько дней. Путь проходил вдоль железной дороги, параллельно реке Кубань. К вечеру подошли к станции Курсавка, где нас тут же посадили в вагоны и повезли в Моздок. Находились мы там около месяца, но всё равно ходили в гражданской одежде. За несколько дней до принятия присяги командир бригады приехал посмотреть на свой отряд. Возле нас стоял ещё один полк, который был уже полностью обмундирован. Командир поздоровался сначала с ними, а когда дело дошло до нас, он сказал, что не будет здороваться с оборванцами. На следующий день нам выдали новое обмундирование, а после присяги и оружие.
Началась Курская битва, и всех солдат, кроме нашего батальона, отправили на фронт. Мы считались досрочными призывниками. В середине сентября нас привезли в город Чебоксары в 95-й запасной стрелковый полк, где мы провели зиму 1943-1944 года. До сентября мы проходили учения, перемещаясь в разные города и деревни. Затем нас привезли в село Шишкаши, недалеко от Львова, где «на формировке» стояла мотострелковая бригада танкового корпуса, ожидая пополнения личного состава и техники.
По приезде в бригаду призывников сразу же разобрали по подразделениям: я учился на связиста, и так как таких специалистов не хватало, меня тут же взяли в третью гвардейскую танковую армию I-го Украинского фронта. Там я был назначен радистом второй батареи. Участвовал в боевых действиях на территории Польши и Германии, форсировал Одер, за что был награждён орденом Красной звезды. Брал Берлин и освобождал Прагу. По окончании войны до конца 1950 года служил в Чехословакии, Австрии, Германии. Обзавёлся семьёй. После демобилизации учился в рабочей школе молодёжи. Окончив её, поступил на физический факультет Ленинградского государственного университета. По окончании был оставлен для работы в университете, где работаю уже более 50 лет. Возглавляю секцию ветеранов физического факультета и являюсь членом Совета ветеранов Университета. Вспоминая сейчас военные годы, часто думаю о возможности приближения Третьей мировой. Народ не знает, что творит, не понимает, чем рискует. Хочется верить, что всё разрешится мирным путём, что люди одумаются.
Беседовала Валерия Гербали