Война. Ранение

Кирилл Александрович Шуркин был призван 26 июня 1941 года в звании лейтенанта. С 7 июля он находился в действующей армии начальником химической службы 260 артиллерийско-пулеметного батальона который был направлен в Красногвардейский укреплённый район, а в конце июля 1941 года переброшен на Лужский рубеж, где занял оборону в районе озера Корпуша под Лугой.

В середине июля советские войска сумели приостановить наступление немецкой группы армий «Север». Наступление возобновилось на исходе первой декады августа. В нем участвовали два армейских корпуса 16-й армии, усиленные дивизией СС «Мёртвая голова» и мощной авиационной группировкой. Бои шли ожесточенные — советская армия героически сопротивлялась превосходящим силам противника, но 12 августа немецкие войска прорвали оборону 48-й советской армии на реке Мшага и устремились к Новгороду, который был взят 16 августа, а 20 августа было взято Чудово и перерезана Октябрьская железная дорога. 8 сентября немцы полностью окружили Ленинград.

В одном из боев папа остался единственным офицером в расположении и командовал ротой до прихода подкрепления, за что его обещали представить к медали За Отвагу, но на следующий день он был ранен в ногу и отправлен в госпиталь. Медаль он так и не получил. Рана была довольно тяжелой: пуля вошла в бедро и вышла из щиколотки. Папе наложили гипс на всю ногу. В госпитале он пробыл недолго. 18 августа начальник госпиталя сжег медикаменты и продовольствие и объявил раненым, что немцы наступают и каждый должен спасаться как может. Папа пополз в лес — ходить он не мог.

Ориентируясь по солнцу, он полз на север, надеясь, что немцев опять остановят и он сможет выйти к своим. Если в первые несколько дней были слышны звуки боя, по которым он ориентировался, то вскоре наступила тишина.Была надежда найти людей, но с каждым днем она таяла. В лесах никого не было. Не было и карты и папа даже приблизительно не мог представить где могут находиться деревни. Да и страшно было бы выйти на немцев — было понятно, что он уже на оккупированной территории.

Папа сильно ослаб после ранения. За день он преодолевал километра два, потому что приходилось часто отдыхать.С едой было совсем плохо — в госпитале напоследок выдали пару банок тушенки и немного черных сухарей. В лесу были грибы и кое-какие ягоды: малина, ежевика, черника, но они уже перезрели и осыпались и их было не много. Лежа собирать дары леса было очень трудно и тоже требовало времени. К счастью, в лесах было много родников и хотя бы с водой проблемы не было. Раз в день он разводил костер и в одной банке из под тушенки кипятил «чай» из малиновых и земляничных листьев, а в другой варил грибы и если удавалось найти что-то еще съедобное: дикий щавель или кислицу, мокрицу, пастушью сумку. К сожалению,из-за гипса он не мог добывать водяные растения, многие из которых имеют съедобные и даже питательные клубни и корни.

Плохо было с ногой: рана под гипсом пульсировала и болела, ногу жгло как огнем. Терпеть не было мочи и папа решился вскрыть гипс. Он нашел удобное место на берегу ручья, где упавшая елка перекрыла ложбинку между двумя кочками. Наломав ветвей он сделал что-то вроде шалаша, где он хоть немного был укрыт от солнца и дождя, и стал готовиться к операции. Сначала он отрезал несколько полос от подола бязевой нижней рубахи и выстирал их с золой вместо мыла в ручье. Когда ткань высохла, он скатал «бинты». Гипс начал размокать от гноя и сукровицы и снялся довольно легко. Входное отверстие было в порядке и начало заживать, а вот выходное гноилось, более того в ране кишели черви. Теперь мы знаем, что личинки мух даже полезны для лечения ран — они замедляют процесс гниения, питаясь омертвевшими тканями, и не трогая живые. Но папа этого не знал и решился на радикальную меру. Разведя небольшой костер он раскалил свой нож и и горячим лезвием срезал омертвевшую плоть, очистив рану. И потерял сознание. Придя в себя через какое-то время — сколько он был в обмороке неизвестно — он наложил на рану чистые, заранее заготовленные листы подорожника и забинтовал самодельными бинтами.

Несколько дней он отлеживался и совсем оголодал. В глазах у него темнело и когда он увидел лошадь, то сначала решил, что у него начались галлюцинации. Но когда лошадь задвигалась и подошла поближе к укрытию, папа понял, что это его последний шанс. С трудом поднявшись на ноги, опираясь на палку, он доковылял до лошади,к счастью смирной и не пугливой, и рухнул ей на спину. Папа был был высокого роста, 189 см., и упал на лошадь животом. Дыхание перехватило и он снова потерял сознание. Пришел в себя он от мужского голоса, который его настойчиво спрашивал:"Эй, паря, ты живой? " Это был лесник, хозяин лошади, уже не молодой, но еще крепкий мужик. Лошадь привезла папу к нему в сторожку, где он жил с женой вдали от людей.

Прежде всего, папу напоили теплым молоком, потом дали миску «картофельницы» — толченой картошки, разведенной тем же молоком. Потом лесничиха нагрела воды и осторожно разбинтовала рану. К папиной радости уже не было гноя,но рана сочилась сукровицей. Женщина обмыла ногу, а на рану положила льняную тряпицу, смоченную в каком-то травяном отваре. Ногу вновь забинтовали, вернее завернули в чистые портянки, и женщина вышла из горницы,наказав мужу помочь бойцу помыться. После почти трех недель в лесах — оказалось, что было уже 7 сентября и вокруг давно были немцы — горячая вода, мочалка и мыло были сказочным наслаждением. Лесник дал папе старенькую, штопаную, но главное чистую рубаху и расстелил на полу сенник. С огромной благодарностью в душе папа в первый раз за три недели заснул спокойно.

Наутро состоялся серьезный разговор. Лесник, который назвал себя Лександр и его жена Олёна, готовы были помочь раненому бойцу, но боялись немцев,которые могли нагрянуть неожиданно. За укрывательство красноармейцев полагался расстрел, а за выдачу деньги, поэтому даже простые крестьяне,которые захаживали к леснику, могли соблазниться легкой добычей. Лександр предложил папе пожить в землянке, которая находилась примерно в километре от сторожки и была специально вырыта, как убежище на всякий случай. Он пообещал, что будет раз в неделю приносить еду и молоко, а когда нога подживет настолько, что папа сможет ходить, поищет способ связать папу с партизанами. На том и порешили.

Война. Встреча

Первую неделю папа в землянке папа просто отлеживался. Лександр приходил через день: Олёна присылала отвары трав и для примочек на рану, и для питья, и еду: щи, которую они называли по местному «сти» и"крупеник" — что-то вроде запеканки из гречки с творогом. Постепенно силы возвращались и он потихоньку начал расхаживаться и смог себя обиходить: приносить воду из ручья, варить нехитрую еду, чтобы Лександру не надо было часто ходить в землянку и протаптывать тропинку. Папа старался и за водой ходить разными путями, оставляя как можно меньше следов. Лександр принес старые валенки, которые папа подшил обрывками кожи — в них нога болела меньше,чем в обмотках. Так прошли сентябрь и октябрь. Похолодало, того и гляди пойдет снег, а тогда следы приведут в землянку немцев. Лександр сказал, что человек по имени Николай, по слухам связан с партизанами и может провести папу к ним. Но Николай привел не партизан, а немцев. Так папа стал военнопленным. Неизвестно,что сталось с Лександром и Олёной — когда папа после войны вернулся в те места, он не нашел ни их, ни сторожки, одни головешки. К счастью, он не нашел и Николая — он бы убил его.

Я пишу эти мемуары, проверяя свою память по документам и интернету. Узнала, что в ноябре 1941 года в городе Луге Ленинградской области была создана разведывательно-карательная группа, которая выдавала себя за за участников сопротивления выявляла места расположения партизан, подпольных организаций, советских разведчиков и лиц, оказывавших помощь партизанам. Руководителем этой группы немцами был назначен Николай Александрович Мартыновский, 1920 года рождения, уроженец города Омска, бывший студент 2-го курса Ленинградского медицинского института. Может, папа был первой жертвой этого Николая.

Отца вывезли в поселок Оредеж — это примерно в 40 километрах от тех мест, где он прятался. В поселке стояли регулярные части вермахта, которые не очень заботились об охране пленных: их распределили по избам и дважды в день собирали на поверку. Было объявлено, что если пленный сбежит, расстреляют всех, кто живет в избе. Все остальное — питание и лечение их не интересовало. Папа был человек рукастый и «механический» — он понимал,как работают механизмы. В той избе, куда его определили на постой, стояли ходики. Он их разобрал и починил, к великой радости хозяйки,и после этого у него не было проблем с питанием. К нему потянулись с просьбами починить часы, швейные машинки, даже сепаратор,и давали за работу кто яйцо, кто кусок пирога, кто несколько картошек.

В середине декабря папа сидел в избе и рассматривал очередной заказ, когда дверь открылась и женский голос крикнул:"Кира!" Ему показалось, что это Катя. Он вскочил и тут же упал, потеряв сознание. Позднее ни папа, ни тётя Надя не могли спокойно говорить о той встрече — тётя плакала, у папы дрожал голос. Бабенька, будучи человеком глубоко верующим, считала эту встречу Божьим провидением. Папа никогда не говорил о вере, но думаю, что и он считал также.

Им было отпущено чуть больше двух недель. Семья Дубровских поселилась в половине брошенной избы в той же Оредежи. В поселке была больница и тётю Надю туда взяли хирургической сестрой. Как и в Шлиссельбурге, это была больница для местных жителей и было много раненых женщин и детей — кругом были минные поля и люди часто подрывались. Дима, старший сын тёти Нади, которому исполнилось 12 лет, стал ходить по дворам, предлагая помощь за еду, но мало,кто хотел нанимать мальчика. Олечка отправилась по окрестным деревням просить милостыню.

В начале января регулярные войска сменили эсэсовцы и сразу ужесточили режим. Всех пленных согнали в амбар и кончились подработки и встречи с родными. Стали кормить два раза в день баландой из мерзлых нечищенных овощей. Вскоре пленных погрузили в вагоны и отвезли в Даугавпилсский концлагерь, шталаг 340.

Война. Лагерь

Папа собственно о лагере ничего не рассказывал. Он вообще о войне говорил всего один раз за мою жизнь — когда мы плыли по Волге перед нашим с сыном отъездом заграницу навсегда. Поэтому информацию о лагере я искала на интернете и привожу здесь данные без ссылок на каждую цитату.

Дорога до лагеря заняла 4 дня — все эти дни пленных не кормили, вагоны не отапливались, а морозы стояли сильные. Когда прибыли на место живых в вагоне было меньше половины.

Шталаг-340 был первоначально создан в пороховых складах Динабургской крепости, а затем в овощных складах и конюшнях, за валами ее северной стороны. На воротах лагеря висел плакат с изображением палки и надписью «Вот твой господин!». Под ним на черной доске ежедневно записывалась дата и регистрировалось количество пленных, находившихся в лагере. С лагерем граничило еврейское гетто, точнее перевалочный пункт, потому что привозимые с разных мест евреи там долго не задерживались — практически всех уничтожали.

Пленных распределили по баракам, точнее полу-землянкам — бараки были посажены в землю на два метра, что оказалось полезным — грубо сколоченные из неотесанного дерева, щелястые стены не держали тепло, а на нижних ярусах было чуть теплее. В бараке, где разместили папу, была печь-теплушка из старого кирпича. Этому бараку повезло — в числе пленных оказался печник — администрация лагеря такими мелочами не заморачивалась. Каждый житель барака старался найти и принести что-нибудь горючее для печки — кусок угля, щепку, ветку. Это удавалось только тем, кого гоняли на работу — на территории лагеря не было ничего. Если удавалось раздобыть достаточно, чтобы растопить печку можно было подсушить мокрый хлеб с опилками и хоть чуть согреться.

Пленным выдали куски белой материи с номерами — люди потеряли имена. Два раза в день все должны были собраться на плацу для поверки. Периодически давалась команда рассчитаться то на первый-второй, то на первый-второй-третий, и расстреливали то первых, то вторых, то третьих — такая была жуткая «лотерея». Впрочем расстреливали и за какие-то «провинности» — недостаточно быстро ответил на выкрик номера на поверке, не встал смирно по приказу, да и просто так.

Как-то, уже летом 42, папа шел по лагерю и услышал разговор двух охранников-немцев. Вот когда пригодились уроки мачехи, которые он так ненавидел. Один из немцев сказал второму: Смотри, какой апостол идет. Сейчас я ему нимб устрою." Папа был высокого роста и к тому времени имел окладистую рыжую бороду. Черты лица у него были правильные, и изможденное лицо его, вероятно, действительно было похоже на апостольское. Немец жестами приказал ему встать к стене барака и начал пулями выкладывать «нимб» вокруг головы. Папа понял, что он должен не шевелиться и не бежать и это спасло ему жизнь.

В лагере свирепствовали эпидемии. Зимой 1942-1943 гг. от сыпного тифа смертность в лагере достигала до 900 человек в день. Дизентерия косила людей в любое время, но летом особенно. Медленно умирая с голоду на голодном пайке, люди пытались есть траву,листья, всё,что попадалось под руку. На территории не было ни травинки.
В день выдавали пайку хлеба и черпак баланды из немытых овощей.

Отхожие места быстро переполнялись, фекалии надо было вычерпывать в бочки ассенизаторов — работа очень тяжелая. Это понимали даже немцы и давали за эту работу лишнюю пайку. Однажды папа услышал, как охранник жалуется капо, что очередной чистильщик ослаб настолько, что расплескивает содержимое черпака и его надо менять и просит подобрать пленного посильнее. Он не стал признаваться, что понимает по-немецки, но постарался попасться на глаза капо. Расчет оправдался и папу поставили на работу черпальщика и он получил вожделенную пайку. На этой работе он продержался три месяца.

В апреле заключенных на утренней поверке стали опрашивать, есть ли среди них колхозники или рабочие. Папа назвался трактористом и его, как и некоторых других, стали сдавать в наем желающим из местного населения. Никакого трактора у хозяина хутора, который выбрал папу, не было, зато были другие сельскохозяйственные механизмы, которые нужно было подремонтировать, чем папа и занимался. Слава о его золотых руках быстро разнеслась по округе и хозяева хуторов наперебой его выбирали.

Попасть в «рабы» было большой удачей — обычно перепадало больше еды — хозяевам были нужны здоровые работники. Те,кого не выбрали, выгонялись на общие работы — погрузку, разгрузку, дробленье щебенки. Самое ужасное было участвовать в похоронных работах — рыть огромные траншеи, утрамбовывать трупы. Немцы загоняли пленных до изнеможения, жестоко избивая или расстреливая каждого, кто замедлили шаг или не сразу среагировал на команду.

Совершенно неожиданно папа нашел еще один способ заработать еду: один из хозяев на которых он работал сильно сокрушался- дочь выходила замуж, а колец «латышское счастье» было не достать, во всяком случае за те деньги, которые он мог потратить. «Латышское счастье» или перстень Намея это символ единства и залог счастья, кольцо в виде косички из двух металлов, например серебра и золота. Папа взял медную и латунную проволоки и сплел кольца для жениха и невесты, которые отблагодарили его картошкой и хлебом. Заказы на кольца поступали не часто, но все-таки поступали, и впоследствии это позволило папе накопить сухарей для побега.

«В результате деятельности германских оккупационных властей с 1941 по 1944 годы в Даугавпилсе и близ него было уничтожено 165 тысяч человек, в том числе 125 тысяч военнопленных Советской Армии, которые были размещены в специально созданном на территории крепости концентрационном лагере «Шталаг-340». Папа оказался среди тех,кто выжил — чудом, везеньем, или молитвами жены и тещи.

Война. Побег

В первый год плена папа хоть и задумывался о побеге, но понимал, что реальной возможности бежать не было. Во-первых, он сильно хромал и ходил медленно и с трудом, во-вторых, непонятно было, куда бежать — прибалты русских ненавидели и немедленно выдавали беглецов немцам, тем более за каждого сданного полагалась денежная премия в немецких марках. Удачных побегов из лагеря не было. Тела неудачников, избитых и истерзанных до неузнаваемости, выставлялись на плацу на всеобщее обозрение, а все соседи по бараку расстреливались за недонесение о намерениях бежать. Тем не менее мысль о побеге не оставляла папу, и он всеми силами старался узнавать о положении на фронте — перейти линию фронта было единственной надеждой на спасение. Сбежать из самого лагеря было нереально, но можно было найти возможность сбежать с работы так, чтобы тревогу подняли не сразу. Бежать можно было только в теплое время года — снег моментально бы выдал беглецов, и кроме того, у немцев были собаки, натасканные на людей и сбить их со следа можно было уйдя по воде.

Весной 1944 ситуация изменилась — немцы стали нервничать. В феврале-марте 1944 года Западный и 1-й Прибалтийский фронты провели Витебскую операцию, прорвали немецкую оборону и глубоко охватили витебскую группировку противника, создав предпосылки к наступлению, которое и началось в июне. Участились бомбежки советской авиации. Между собой охранники в лагере вели разговоры о возможности летнего наступления и гадали, что будет с лагерем и с ними. Поскольку папа ни разу не выдал, что понимает по-немецки, хотя и не все, они спокойно беседовали в его присутствии. В июне действительно началось наступление и было разгромлено левое крыло немецкой группы армий «Центр».

Папа уже давно готовился к побегу — прятал сухари, самодельный нож у одного из хозяев, на которых постоянно работал, и ждал удобного случая. Он представился, когда его с пятью другими пленными направили на работу к латышу, которому нужны были рабочие в лесу, точнее на болоте, где они копали канавы для осушения. Они ушли с утра и их ждали только к вечерней поверке. Хозяин был уже сильно немолод и, вероятно, страдал каким-то заболеванием, потому что часто отходил в глубь леса, оставляя пленников без присмотра. В один из таких моментов пленным удалось договориться о побеге. Они напали на хозяина и связали его попавшимся под руку куском веревки. Старик обрушился на них с ругательствами и угрозами, но сделать ничего не мог.

Беглецы примерно знали, что фронт находится в Белоруссии, к востоку от Даугавпилса и двинулись в этом направлении. Сначала двинулись дружно, но вскоре начались разногласия. Один из беглецов был недоволен, что группа двигается слишком медленно и предложил разделиться, чтобы каждый шел в своем темпе. Так их осталось четверо. Папа предложил сделать небольшой крюк, чтобы зайти к тайнику, который он устроил на одном из хуторов и взять оттуда сухари и нож. Ведь неизвестно сколько им бродить по лесу, а в июне съедобного в лесу еще мало — одной земляникой сыт не будешь. Тайник был не на самом хуторе, а в лесу, и они спокойно забрали все припасенное.

Но одному из беглецов показалось этого мало и он стал настаивать на том, чтобы зайти на хутор, связать хозяев, и забрать еду, одежду, и если найдется оружие. Папа был против — он знал, что у хозяина был родственник — полицай и набег был опасен. Кончилось дело тем, что инициатор набега сказал, что пойдет на разведку и если увидит полицая или немцев тихо уйдет. Трое остались ждать условного сигнала, чтобы придти ему на помощь, если все тихо. Но вместо сигнала они услышали выстрелы — что-то пошло не так. Что именно они не узнали. Напрасно прождав какое-то время они поняли, что надо уходить.
К сожалению, неудавшийся набег всполошил тех, кто был на хуторе и вероятно, они послали к немцам за подкреплением, а может это были и сами немцы. Как ни старались беглецы двигаться быстрее, через некоторое время они услышали крики и лай собак. Ситуация казалась безнадежной. У папы разболелась раненая нога и он все сильнее отставал от товарищей. Понимая, что он их задерживает, он предложил им бежать быстрее, отдал часть сухарей, и они наскоро распрощались Навсегда. Папа не знал ни имен, ни званий случайных товарищей и их судьба осталась неизвестной.

Погоня была все ближе. Собаки, видно, взяли след. Но тут впереди посветлело и папа вышел на край озера с топкими, заросшими осокой берегами. Сразу у берега начинались густые заросли тростника. Это был маленький, но шанс. Он шагнул в воду и сразу ушел по колено в ил. Ему удалось зайти в камыши до того, как собаки выскочили на берег и заметались по кромке. Он успел закинуть свою пилотку подальше в озеро, в надежде, что преследователи подумают, что он утонул. Несмотря на спешку, он раздвигал тростник очень аккуратно, стараясь не сломать и не примять стебли. Папе, на самом деле, крупно повезло — из всех водяных растений тростник самый гибкий — его не ломает даже самый сильный ветер. У тростника плотные широкие листья в отличие от камыша, у которого листьев нет вообще. А главное, стебли у тростника полые. Зайдя поглубже в заросли он срезал один стебель, сделал дыхательную трубку и погрузился в воду с головой, чтобы собаки не учуяли его запах.

Папин расчет оправдался — решили ли преследователи, что он утонул или просто им надоело искать, но довольно быстро лай начал удаляться и он смог, наконец, вынырнуть. Он говорил, что не знает, сколько просидел в воде — казалось что вечность. Когда, наконец, решился выйти на берег, ноги не шли, совершенно закоченели. Далеко ему было не уйти, но попалась большая берёза, которая очень удачно упала на воронку от недавно разорвавшейся бомбы. Листья были совсем свежие. Папа заполз в это убежище и разделся догола — даже летней ночью в мокрой одежде можно умереть от переохлаждения. Мешок он не бросил и тот, естественно, промок, как промокли и сухари. Папа съел несколько горстей сухарной каши — беречь не было смысла. Главное, что в мешке были нож и кресало, но разводить огонь папа побоялся. Ночь он провел поочередно растирая руки и ноги, боясь заснуть. Когда начало светать, он стал напряженно вслушиваться — нет ли опять погони, но в лесу было тихо. Тогда он решился и развел крошечный костерок, вскипятил в воды в железной кружке, которую ему удалось выпросить у одного из заказчиков, и сделал тюрю из остатков мокрых сухарей — горячее хлебово придало ему силы.

Когда одежда подсохла, он двинулся в путь. Хоть нога и болела, но,как ни странно, сиденье в реке никак не сказалось на здоровье — ни насморка, ни кашля. Недаром говорят, что в критической ситуации мобилизуются все силы организма. Шел он на северо-восток и двигался гораздо быстрее, чем после госпиталя. Как и тогда старался раз в день съесть или выпить, что-нибудь горячее, но не тратил время на поиски пропитания -только, что попадалось по дороге. Теперь он мог выкапывать корни тростника и рогоза — их пек, как картошку. На пятый день он услышал отдаленную стрельбу — линия фронта приближалась. Несколько раз ему приходилось пересекать дороги — пару раз пережидать, пока проедут машины или мотоциклы — это все еще были оккупированная территория. Однажды заслышал русскую речь — немцы гнали куда-то группу женщин с лопатами — вероятно рыть окопы или могилы. Значит, он вышел из Латвии и шел по псковской земле. Неоднократно над головой гудели самолеты — то наши, то немецкие. Похоже, что шла подготовка к наступлению. И вот на 9 день он вышел к реке, сравнительно неширокой. Это была река Великая. Он дождался ночи и переплыл реку — ниже по течению на восточном берегу он видел разрывы и предположил, что там стоят артиллеристы.

Так оно и оказалось -папа вышел в расположение 111 артиллерийского корпуса в составе 3-го Прибалтийского фронта, который держал оборону уже с апреля. Он спросил солдат, которые сопровождали его к особисту для допроса, кто командует артиллерией. Ему ответили:" Полковник Солодовников, Иван Григорьевич«. Это был муж папиной двоюродной сестры Валентины! На допросе у особиста папа рассказал всё как было — ранение, предательство, плен, побег, и добавил, что его личность может удостоверить полковник Солодовников. Отношение сразу изменилось. Особист приказал накормить папу и отложил допрос до следующего дня. На следующий день приехал Иван Григорьевич и договорился с особистом, что папу запишут как красноармейца, отбившегося от своей части после ранения и госпиталя. Это спасло его от советского концлагеря, куда посылали большинство «изменников.» Считалось, что настоящий патриот должен застрелиться, но не сдаваться в плен, и тот факт, зачастую стреляться было нечем на судьбу несчастных не влиял.

Папа довоевал до конца как простой красноармеец. Его несколько раз хотели представить к наградам, но он каждый раз просил этого не делать: вдруг начнут проверять. Нельзя было подставлять ни Ивана Григорьевича, ни того особиста, который спас папу от концлагеря. Папу демобилизовали в сентябре 1945, а войну он закончил в городе Текумс, Латвия, за взятие которого полковник Солодовников получил Орден Александра Невского, а папа медаль За Боевые Заслуги.

Смерть ходила рядом, но как предсказала гадалка, папа пришел с войны хоть и раненый и больной, но живой.

Елена Каллевиг