Версия для печати

Григорьев Евгений Петрович. Как я жил обычной блокадной жизнью

Тема блокады Ленинграда никогда не может быть исчерпана, а воспоминания людей, живших в то время, никогда не станут неактуальными. Мы поговорили с Евгением Петровичем Григорьевым, исследователем в области ядерной физики, преподавателем СПбГУ, делегатом блокадников Ленинграда в Совете ветеранов СПбГУ.

- Давайте начнем по порядку. Я родился в 1930 году. В 41 году мне было 11 лет, поэтому в армию меня не брали. Первый военный год у меня вот так пропал, поскольку занятий в школе не было, а дальше, начиная с середины 42 года, уже учеба шла своим путем, но не в Ленинграде. Поэтому, учитывая, пропавший год, в 59 году я окончил Ленинградский Университет. Ученик я был отличный и медаль я получил за учебу в 59 году. Нас было тогда 13 человек, это был очень маленький выпуск, тем не менее, это был выпуск полноценный, плохих учеников не было. Я поступил на физфак, и вскоре после поступления попал на кафедру ядерной физики.

- Евгений Петрович, расскажите о Вашей семье.

- Моей сестре было два года, она на девять лет младше. Мама у нас очень деятельная была. С детским садом сестру отправили за город, откуда немцы меньше всего ожидались, в сторону Новгородской области, за Мгу. Мама не только сама поехала за сестрой, но и взяла девятилетнего мальчика. В Мгу мы приехали на электричке, а дальше ничего не было кроме грузового поезда с открытыми платформами, и долгие годы у меня чесался затылок от этой сажи, которая на нас налетела. Так мы приехали в Небылчи. Мама не стала дожидаться, пока рассветет, взяла меня и мы пошли искать, куда привезли детей. Это было большой маминой удачей. Где моя дочь? Вот ваша дочь, спит, - отвечают. Одели дочь, надо идти домой, к поезду. Когда мы подходили к станции, оказалось, что большинство приехавших с нами идет только искать этот детский сад. Мы идем на станцию, подходим, и примерно через полчаса идет поезд на Ленинград. Это был последний поезд, который вернулся целым и невредимым. Наша семья объединилась, таким образом. И мы стали жить обычной блокадной жизнью.

- Что такое обычная блокадная жизнь?

- Где-то в ноябре-декабре норма выдачи хлеба была 250 г для рабочих и 125 г для служащих и членов их семей. Мы на этом жили. Но наш район был наполовину сельскохозяйственный, мама знала многих наших соседей. Она взяла меня в качестве тяглой силы, мы купили два мешка картошки, и это стало нашим спасением в блокаду. Отец очень строго распределил: две картофелины в день на человека, вот на этом мы выжили, до весны продержались. Весной стали, уже моя заслуга была, собирать траву, лебеду. Появились витамины. Мама пошла работать к весне 42 года.

Отец очень строго распределил: две картофелины в день на человека, вот на этом мы выжили, до весны продержались.

- И всю зиму на хлебе и двух картофелинах?

- Да. Ближайший центр к Пороховым был Московский вокзал, магазин на углу Невского проспекта и улицы Марата, туда привозили еду, которой уже не было в других местах. Я туда попал и привез оттуда томатный сок, столько сколько мог увезти. Съездил туда еще раз и еще привез и этим соком мы тоже как-то питались. 9 лет это большой возраст или нет?

 - Думаю нет.

- В  9 лет я по городу ездил уже спокойно. И до Невского доезжал, всюду. Как мы выходили из положения насчет еды? Картошка это главное было. Соки довольно быстро закончились. В марте-апреле появилась крапива, кроме того, на север от Ленинграда находился совхоз, там можно было щавель собирать, я туда ходил за щавелем, хотя это было далеко не просто, надо было пару км идти. Я ходил за хлебом единственный: отец работал, мать работала, одна старшая сестра уехала, вторая старшая сестра сама себя обеспечивала, так что свое семейство я должен был как-то обеспечивать едой. Когда я ходил в булочную за этими 250-граммовыми кусками хлеба, однажды у меня мальчишка довесок украл и убежал. Это была большая утрата.

- Вы как-то помогали фронту?

- Когда началась война, то неоднократно наши крупные военноначальники выступали с заявлениями, что Сталин не проводил разумную боевую политику, так как должен был для оборонных работ. Поэтому когда немцы в начале войны близко подошли к Ленинграду и в сентябре окружили его, то об этих наших просчетах многие говорили и Сталин вынужден был послать своего выдающегося стратега Жукова, чтобы тот организовал защиту Ленинграда. Он организовал ее от Кировского завода, и это положение существовало два года. На основании заслуг Жукова эта оборона держалась. Я говорю об этом не просто так, я сам участвовал в своем юном возрасте в копании защитных рубежей от немецких танков. 

- В какой части Ленинграда Вы жили? 

 - Мы жили на Пороховых. Они относились к восточной части города. Вначале думали, что немцы и финны пойдут с севера, что они займут Сестрорецк и пойдут дальше. Они действительно вышли на старую финскую границу, которая проходила по реке Сестре. Дальше то ли их не пустили, то ли они сами не пошли, но северная часть так и осталась по реке Сестре, поэтому восточная часть Ленинграда немного пострадала от вторжения. На реке Охте чинили корабли, они загораживали Кронштадт.  По этой причине северная часть Ленинграда обстреливалась не очень сильно. Но там было что обстреливать, на севере был расположен Охтинский химкомбинат и пара заводов, которые обрабатывали боеприпасы, на Ржевке. Она от Пороховых в 3 км располагалась. И когда немцы по наводке каких-то диверсантов стреляли и попали в поезд с боеприпасами, он, конечно, взорвался. У меня в памяти даже осталась дата: 19 февраля 1942 года. Взрыв был такой, что вся Ржевка взлетела. Там был крупный магазин, у него слетела крыша. До Пороховых долетела взрывная волна, в нашей квартире стояло пианино у окна и оно отъехало. Взрыв был в 6 утра, мы подошли и увидели, что рама была выбита, но окно не разбилось. Это не удивительно или удивительно, как хотите называйте. Быстро поставили на место пианино и, в общем, все привели в порядок.

Про Ржевку

- А обстрелы были?

- Да, обстрелы были. У нас двухэтажный дом был, мы залезали на крышу. Когда ожидались обстрелы, бомбежки, мы были там. Наш дом не бомбили. Тем не менее,  рядом есть Пороховская баня, построена еще при Петре I, тогда же были образованы пороховые заводы. Так вот, бомба упала в нескольких метрах от здания порохового завода. Бомба была весом в пол тонны. Глубина ямы составляла несколько метров, ширина ее была как ширина этой комнаты. Мы тогда все ходили смотреть. 

Так вот, бомба упала в нескольких метрах от здания порохового завода.

- Как на Вашей последующей жизни отразилась блокада?

- Зимой 41, конечно, мои ноги плохо ходили, я с трудом двигался, но это довольно быстро прошло, когда еда стала довольно приемлема. Где-то к середине 42 года эти трудности кончились, той еды, которая у нас была, хватало. Что помогло? Дуранда и месетка. Знаете что это? Месетка это непросеянная пшеница, мама поступила работать в какую-то хозяйственную часть, поэтому она у нас всегда была. Дуранда это отруби. Их после тех времен я и не видел. 

В 1942 году мы уехали к тетке в Новоссибирск и в 1944 вернулись обратно. Там уже и с хлебом полегче было и я работал на складе.  В 14 лет уже мальчишка может работать. 

- У Вас на полке много различных сувениров, раковин…

- Это была интереснейшая поездка на Кубу. Я когда попал туда, умел плавать, но абсолютно не умел нырять и в первый же день на этом деле попался. Плыву и вижу раковины на дне. Попросил дяденьку рядом, он нырнул, подал мне. А в последний день я как бы реабилитировался: подплывает ко мне женщина и спрашивает: «Не могли бы Вы мне достать ракушку?». И я достал. А сына я вот как учил плавать. Когда мы с женой отправлялись в Крым, ему было четыре года. И я объяснил, что если он попадает в воду, он должен держаться за мое плечо, чтоб не утонуть. Он это усвоил и так и сделал. Мать вне себя, но спорить с отцом было бессмысленно. Мы были недалеко от небольшого островка. В какой-то момент он стал захлебываться и я спокойно сказал: «Ты на меня не вылезай, иначе мы с тобой вдвоем ко дну пойдем». Он услышал меня и дальше мы спокойно уже поплыли. На следующий день уже доплыли до острова, который был в ста метрах. Назывался Куба, поскольку далеко находился от всех других. Ходил я также и на яхте, и как-то мы влезли в финские воды. И не только на мелких яхтах ходил, но и на дальних. Хорошее было время.

Про сына

Беседовала Анастасия Абрасцова