Лето 1941 года. Студенты ЛГУ на оборонительных объектах Лужского рубежа и Пулковских высот

В комнате общежития Ленинградского государственного университета на 5-й Линии В.О. мы, студентки II курса химического факультета, проживали вшестером. Все из европейской части СССР: от Крыма до Северного края.

К 21 июня 1941 года сдали четыре экзамена за четвертый семестр, осталось два.

Предчувствия беды накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз никто из нас не испытывал. То готовились к очередному экзамену, то выбегали во двор поиграть в волейбол, - так провели мы ясный, солнечный день 21 июня 1941 года.

Утром 22 июня 1941 года все были разбужены около пяти часов голосами из коридора: "Напали фашисты", "Гитлер напал вероломно", "Бомбили наши города", "Война". Весть принесли ранние радиолюбители. Узнавшие эту страшную весть оповещали всех, кто еще спал.

Мы в комнате поделились, кто что испытывал, услышав это. Все признались в одном: "Я похолодела".

Наш курс начал обучение в ЛГУ с 1 сентября 1939 года. И мы знали уже, что такое война даже по соседству с Ленинградом. С 30 ноября 1939 г. по 12 марта 1940 г. шла война, называемая в новых учебниках истории советско-финской.

Многие девочки, студентки первого курса, с декабря 1939 г. до апреля 1940 г. работали сестрами-общественницами в госпиталях, т.е. бесплатно, после занятий, до ночи дежурили в палатах госпиталя, помогали медсестрам и санитаркам в уходе за ранеными бойцами. Особое поручение нам было: читать письма, полученные лежащими в повязках ранеными, под диктовку для них писать письма родным и отправлять их почтой. У меня была палата обмороженных в госпитале ВММА. Пришлось видеть умирающих от кровопотерь, от заражения крови.

Для Ленинграда, приграничного города, перегрузка транспортных артерий, что неизбежно в связи с войной, и тогда сказалась немедленно трудностями в снабжении продовольствием. Мы стояли в очередях за хлебом, иногда с ночи.

Студенты хорошо понимали в июне 1941 года, что Ленинград может быть объектом нападения фашистов. Некоторые студентки так и сообщали в письмах родителям: "Остаюсь защищать Ленинград". Чтобы не усиливать тревогу родителей, я этого не писала; сообщала о том, чем заняты студенты.

Две девочки из Белоруссии и Новгорода срочно собрались на родину для воссоединения с семьями к совместной эвакуации. Другие две в центральные области вызваны родителями: члены их семей призываются в армию. В моей семье, в северной деревне, как я позднее узнала, несколько дней не знали о начале войны. Призываются десять двоюродных братьев. Родной брат еще пятиклассник. А отец стар, отслужил в царской гвардии в Петрограде во втором пятилетии XX века.

После эвакуации студентов по вызовам родителей в общежитии нашем осталось не более одной пятой из числа проживающих. В комнате осталось двое: Лида Попова из Крыма, я с севера. Но и Лида покидала общежитие: она выходила замуж за ленинградца.

Задумываться об отъезде на родину на каникулы нам, оставшимся, не пришлось. В дни последних экзаменов, в часы, свободные от сдачи экзаменов, в конце июня 1941 года, участвуем в очистке подвалов для оборудования в них бомбоубежищ, в переносе химреактивов в безопасные склады, помогаем в эвакуации семей с детьми. В начале июля группами выходим копать траншеи на о. Голодай (о. Декабристов), помогаем райисполкому переписывать списки граждан на получение продовольственных карточек; в совхозе "Пискаревский" собираем ягоды для госпиталей.

Возвратившись, по окончании сбора урожая ягод в совхозе, в середине рабочего дня, нахожу в комнате общежития повестку, извещающую меня о мобилизации на объект - станция Толмачево. Знаю, что это земляные работы. Председатель профбюро химфака Володя Корт поручал нам, членам профбюро, инструктировать студентов в общежитии, как следует готовиться к этим работам, что следует иметь с собой. В повестке указано, что о времени и месте отправления следует узнать в деканате.

Было еще не поздно. В деканате прочитала перечень объектов оборонных работ и сообщение, что на объект Толмачево отправление утром следующего дня, в 8 часов, с Варшавского вокзала. В деканате в то время студентов не встретила, секретарь деканата пояснила, что не деканат, а особая комиссия ЛГУ организует оборонные отряды. В общежитии еще никто из химиков не получил повесток на дальние объекты. После предшествовавших работ, тоже на земле, надо было выполнить некоторые санитарные мероприятия, в запас купить хлеба, отпуск которого в магазинах уже ограничен.

Утром была на вокзале. Дату не записала, но знаю, что к 12-14 июля 1941 года в ряде участков Лужского рубежа враг был отброшен, и именно в это время начали формироваться рабочие отряды для ускоренного создания оборонительных сооружений.

Состав поезда на Варшавском вокзале ожидала большая толпа студентов ЛГУ и других вузов. Наших химиков не обнаружила. Решила, что штабом ЛГУ создаются смешанные отряды, и вошла в предпоследний вагон прибывшего поезда, со студентами филологического факультета, перешедшими на II курс. Ни с кем не знакома. На III курсе кое-кого знала, т.к. при поступлении была с ними поселена в общежитие на Университетской набережной, 12.

Большинство пассажиров - девочки. Все очень серьезны. Говорили только о предстоящей работе. Вероятно, копать землю, но мы без орудий труда. Приближаясь к станции Толмачево, поезд замедлил ход. В окно, с восточной стороны, видим колонну людей, идущих за грузовой машиной, в кузове которой стоят и сидят дети. По сторонам колонны несколько коров.

Студентка рядом со мной со вздохом произнесла: "Бедные. Бросают дом, эвакуируются".

На станции у каждого вагона нас встречают двое мужчин: военный и штатский. Вполголоса студентки назвали: "командир и комиссар". Они были правы. Созданием Лужского оборонительного рубежа, от Финского залива до озера Ильмень, к средней части которого мы приближались, руководила комиссия под председательством второго секретаря Ленинградского горкома партии А. А. Кузнецова, о чем мне удалось узнать значительно позднее.

Комиссией на каждый сектор выделены комиссары. Возможно, что это и работники ЛГУ. А так как мы работали вплотную к линии фронта, создавая фортификации, то непосредственными руководителями должны быть военные. В званиях я почти не разбиралась; ни о звании, ни о фамилиях нам не сообщалось. Считала, что это необходимая военная конспирация.

По команде у каждого вагона беспорядочные толпы студентов превратились в стройные колонны. Никто не переходил с места на место в поисках нужного соседа. Все, шагнув один-два шага, оказались в строю. Порядок с первых шагов.

Командиры и комиссары у каждой колонны заняли места по сторонам колонны и сопровождали нас до деревни, улица которой перпендикулярна линии железной дороги. Мы, двигавшиеся позади колонн из передних вагонов, оказались в начале деревенской улицы. О названии деревни никто не спрашивал. Улица односторонняя. Все дома обращены фасадами на юг. Нет ни людей, ни домашних животных.

Стоим в строю и слушаем штатского. Показал нам покрытое зеленой травой поле с чуть заметной посередине ложбинкой. Вдаль, теряясь за горизонтом, к западу, видна цепь людей. Ближние, как и мы, слушают еще инструктаж. Это прибывшие с нами, из других вагонов. А дальние уже работают. Видимо, очень рано прибыли составы.

"Здесь мы будем создавать противотанковый ров", - спокойно, по-отечески, объясняет комиссар. Дальше следует инструкция. Орудия труда рекомендует после работы оставлять так, как размещены они для нас заранее. Мы видим лопаты, кирки, ведра, носилки, расположенные так, что на рабочей площади можно сразу же рассредоточиться, не мешая друг другу.

Поясняются особенности стенок рва, с северной стороны, т.е. ближе к нам, стенка должна быть очень крутая. В нее упрется и не сможет преодолеть ее вражеский танк. Противоположная должна иметь меньший угол наклона. Строить нам помогут солдаты-инструкторы. Сегодня начнем работу после инструктажа. Ежедневно будем начинать рано утром, завершать с наступлением темноты. В ходе работы отдых уставшим разрешается, а через каждый час общий отдых - пятнадцать минут. В жаркую погоду в эти промежутки времени можно утолить жажду, обтереться мокрым полотенцем. Туалеты только во дворе дома, где будем проживать. Это очень близко, через дорогу.

Нам разрешается в освобожденном доме использовать два ведра: одно с ковшом для воды питьевой и воды для умывания, вода из колодца; второе ведро с тряпкой для уборки в избе. Умывальник во дворе дома.

Пить, а в обед и есть, из своей посуды, со своей ложкой. Ковшики, кастрюли, кружки - у всех что-нибудь есть, у некоторых подвешено на поясе, на ремне. Предупреждены, что не разрешается прикасаться к вещам в чуланах, на чердаках, в сараях. Все сложено хозяевами домов на длительное хранение.

Свои документы и ценные вещи не рекомендовано оставлять в доме и в часы работы, сумочки с документами хранить лучше около места копки, чтобы кто-то из работающих их видел. В доме следует соблюдать чистоту и порядок.

Необходимо выбрать старосту для связи с командиром, для контроля за дежурными. Жалобы и предложения староста передает командиру, который тут же назначен для нашего, в сорок человек, отряда. Юноша оказался уже знакомым комиссару во время перехода к месту работы. Спать придется на голом полу, свои вещи - под голову. Для соблюдения чистоты обувь оставлять у порога избы. Мы понимаем, что сказанное имеет значение и для поддержания нашего здоровья.

После этого нам предложено разделиться по 10 человек и войти в избы, чтобы оставить то, что особой ценности не представляет, подготовить себя к работе, выбрать старосту. Юношам, которых очень мало, дом отведен дальше, отдельный. Это не призванные еще в армию первокурсники, семнадцатилетние, и молодые люди, имеющие заболевания, препятствующие призыву, но без инвалидности, чаще с нарушениями зрения.

В избах очень чистый пол. Хозяева или солдаты его мыли, мы не узнали. Все выбрали себе место для сна. Выбрали старосту. Ненужное в работе оставили вблизи избранного места. Сумочки с документами взяли с собой. Потребовалось на это минут пять. И снова стоим, теперь вокруг комиссара. Командир ушел в сторону станции, откуда еще появился отряд из рабочих, служащих, домохозяек. Новый отряд расположился ближе к станции, но его место поселения нам не было известно. Возможно, что их ежедневно привозили.

Комиссар нас всех переписал, удерживая бумагу на папке: фамилия, имя, отчество, год рождения, вуз обучения, факультет, курс. Мне пришлось особо подчеркнуть название факультета, так как все другие рабочие -филологи. Выступающий пояснил, что регистрация необходима для подачи сведений в ЛГУ о работавших на оборонном объекте, а также на случай, если кто-то потеряется. Проживающих в общежитии особо важно учитывать, т.к. их родители не знают о местонахождении своих детей.

Список отряда имел потом и командир отряда. Он отмечал нас по списку утром, днем во время обеда и вечером, когда в избу приносили хлеб, отрезали по ломтю каждой из нас. Половина ломтя была на ужин с водой, другая на завтрак с водой. Девочки имели и что-нибудь сладкое, леденцы, конфеты. С запасом хлеба, взятого из города, это оставляли на своих спальных местах. Ничего не терялось.

После регистрации, которая еще заняла минут пятнадцать, мы двинулись на рабочие места. Орудий труда всем оказалось достаточно. Копка дерна была нелегкой. Лопату надо было врезать, углубить, затем подкопнуть под слоем земли с травой, оторвать ком и послать его первоначально в ведра или на носилки. Землю с дерном солдаты увезли на грузовиках, видимо, для особой потребности.

Глубже копали землю, давно не смоченную дождем, отрезая брусками и бросая не только в ведра и на носилки, но и на бруствер, т.е. на край той стенки рва, которая дальше от деревни и должна быть менее крутой. Среди нас появились солдаты-инструкторы. Описывать ход работ — это повторять, что происходит ежедневно; одно и то же: одни копают, другие уносят в ведрах, на носилках, высыпают землю. Меняются, если утомляются от одной работы. На рабочей площади никаких криков, никаких разговоров. Без предупреждения всем известно, как близок враг. Дисциплина безупречная.

В обеденный перерыв в первый день и во все последующие нам на тачке подвозили бак с солдатской кашей. Из наших кто-нибудь, по очереди, вызывался добровольцем-раздатчиком черпать поварешкой кашу в подставленные кружки, ковшики, кастрюльки. Командир никогда не забывал перекличку, что важно было не только потому, чтобы все были сыты, но и для учета количества питающихся: продукты были уже на точном учете.

Перерывы для отдыха соблюдались. В один из таких перерывов ко мне обратилась девочка, работавшая лопатой рядом. Она спросила мои фамилию, имя, отчество и заявила, что мы полные тезки. Она - Соколова Тамара, и, видимо, Анатольевна. При перекличке два раза звучало "Соколова Тамара", иногда с добавлением "первая", "вторая". Так как мы проживали с тезкой в разных избах, не удалось даже уяснить об отчестве, не договорили. Она в 1941 году была студенткой уже II курса филфака, я - студенткой уже III курса химфака, т.е. мы перешли на II и III курсы после последней экзаменационной сессии. И при перекличках я иногда подчеркивала, что "химфак III курс". Знакомиться с остальными, даже в своей избе, времени не было.

Почему я попала на создание противотанкового рва с филологами? Это осталось для меня загадкой на всю жизнь. Фамилия, имя, отчество, факультет, курс, объект работы в извещении были указаны точно - станция Толмачево. А химики, оказалось, позднее выбыли к Старой Руссе.

Мы своим отрядом все еще продолжаем углублять ров. Потребовались при углублении лестница, веревки для передвижения ведер. Ведра передавались и по цепочке, из рук в руки. А соседи слева выбыли, поработав не больше недели. Через день прибыла смена явно другого состава. По постановлению Ленгорсовета от 27 июня 1941 года, которое нам было известно, положено работать неделю и, если вновь мобилизуют, то только после четырехдневного отдыха. А мы решили, что это не для студентов, продолжаем работать около трех недель. Считать дни перестали. Устаем так, что разговаривать в избе нет времени, засыпаем немедленно. И без одеял жарко. Курточки, платочки под головами. Будят нас командой с улицы. Никто не болеет. Никто ни на что не жалуется. Все бодры, хотя и молчим.

Каждое утро мне кажется, что ночью кто-то добавил копку и сгладил поверхность склонов рва, придав им большее отличие. Возможно, что ночью работали солдаты. Увидеть нам это нельзя: ночью выход из жилья запрещен. Воинскую дисциплину студенты II курса филфака, вместе с ними и я, приняли беспрекословно.

Не измеряла, но мне казалось, что глубина нашего противотанкового рва была около 4 метров, ширина вверху в 2 раза больше, а дно узкое. Когда стенки рва приобрели нужный наклон, глубина оказалась достаточной, нам общий командир нескольких участков, переходя от одной группы работавших к другой, объявлял, что работа по созданию противотанкового рва окончена, поблагодарил нас и еще раз подтвердил, что списки работавших на нашем участке будут направлены в штаб ЛГУ. Отметки в повестках по окончании работы на объекте не производилось.

Значительно позднее нам стало известно, что на участке, где мы работали, воины отбросили врага настолько, что создали условия стабильности обстановки на все время создания рва в этой части оборонительного рубежа, с 12 июля до 12 августа 1941 г.

В начале августа мы были уже в городе. Доставлены поездом. Солдаты позаботились об охране нас от начавшегося обстрела с фашистских самолетов на станции Толмачево, создав здесь искусственный лес из срубленных берез.

Студенты вузов на оборонительных рубежах представляли наиболее организованную, мобильную силу, не считались со временем, работали, как говорили, "от зари до зари" и не требовали соблюдения определенных постановлением норм длительности труда. Может быть, поэтому студенты ЛГУ и других вузов были направлены во все секторы Лужского оборонительного рубежа.

Не везде были такие благоприятные условия для земляных работ, как в нашем среднем секторе. В западном секторе, что известно из воспоминаний студентки биологического факультета ЛГУ Гали Пинегиной и студентки

Ленинградского политехнического института Веры Гудиной, напечатанных в наших местных сборниках, работать было трудно, так как местность болотистая, и опасно, потому что фашисты, устремившиеся в сторону Петергофа, сбрасывали воздушные десанты.

В восточном секторе, вблизи ст. Руссы, был случай ранения студента химфака во время минометного обстрела.

С некоторых объектов работавшим там студентам не удавалось из-за вражеских обстрелов попасть на поезд, приходилось пробираться в Ленинград пешком, через лес, болота, речки.

Там, где удалось отрядам жителей Ленинграда создать противотанковые рвы, жители помогли воинам нашей армии замедлить продвижение фашистов к Ленинграду, не дать штурмом, "с ходу", захватить город. За 19 дней, к 10 июля 1941 года, фашистские войска прошли по направлению к Ленинграду 700 километров, почти по 40 километров в сутки, а оставшиеся 100 километров до Ленинграда не могли преодолеть и за два месяца. Наш участок оборонительного рубежа явно задержал противника; это видно по карте противостояния сторон на 21 августа 1941 года.

Общая протяженность противотанковых рвов насчитывает 627 км. Если около одного миллиона жителей Ленинграда отработало на рвах по две недели, то на каждого землекопа, по моим подсчетам, приходится за это время выемка более 15 кубометров земли, без использования какой-либо землеройной техники, кроме ручной, лопатной.

Главную роль в задержке продвижения фашистских войск на Ленинград, безусловно, сыграли наши героические, стойкие воины, а народ помог замедлить марш фашистов.

Эту же роль сыграла и другая форма участия народа в обороне, в сводных отрядах студентов с рабочими, служащими, домохозяйками на окопах. Студенты разных факультетов ЛГУ с 14 августа по 2 сентября 1941 года, с перерывом в два дня, были мобилизованы на создание окопов для огневых точек наших солдат в с. Пулково и с. Б. Виттолово.

Мне пришлось работать на окопах по соседству со студентами своего, химического, факультета, соседнего физического, математико-механического и исторического. Историк Игорь Шаскольский был назначен начальником нашего участка.

Порядок, дисциплина и здесь были соблюдены, как в организации труда, так и в организации быта. Мы получали задание на определенном участке начать копку окопа, а завершали окоп солдаты. Перемещались цепочкой, отдавая на доработку огневую точку.

Уходили, выполнив задание, с Пулковских высот из села Большое Виттолово 2 сентября 1941 года, когда вражеские мины уже падали в озеро, под берегом которого мы спасались. Но высоты были нашими и 21 сентября, судя по карте линии фронта советских войск под Ленинградом на этот день. Ощутимым в отражении атак противника называли в сводках и огонь стрелковых частей, для которых мы рыли окопы.

Когда мы покидали наш окопный объект, солдаты напутствовали: идти только по дороге, не по обочине, немцы не целят снаряды и мины на дорогу, берегут ее для своего триумфального шествия в Ленинград. Дорога сохранилась, но шествие фашистов свершилось в обратную сторону.

На наших справках-повестках от мобилизационной комиссии карандашом вписал начальник участка Игорь Шаскольский даты труда на окопах. Карандаш не заверяют нотариусы, поэтому в архив ЛГУ высылала обычную ксерокопию и просила найти списки работавших на окопах студентов на объектах с. Пулково, с. Б. Виттолово, т.к. обещана и здесь подача списков в штаб Совета Обороны в ЛГУ. Моя фамилия, если списки подлинные, от июля и августа 1941 г., должна быть и в списке работавших на создании противотанкового рва вблизи ст. Толмачево, и в списке работавших на окопах в с. Пулково и с. Б. Виттолово.

Были указанные в мобилизационных списках отдельные лица, которые не достигли места работы: одни болели, другие поступили на работы, с которых не подлежали мобилизации, третьи успели эвакуироваться. Это нам было известно от курьеров, вручавших повестки. И в этих списках, если они составлены летом 1941 г., подлинных, должна быть моя фамилия. Мобилизации я подлежала и не уклонилась ни от одной мобилизации.

Только работать пришлось, по независящей от меня причине, не всегда со своим химическим факультетом.

1941 год. Студенты ЛГУ с оборонительных рубежей летом на защиту от пожаров осенью. Труд и быт пожарной команды МП ВО химфака. Шитьё аппликаций для танков. Эвакуация в марте 1942 года

2 сентября 1941 г. возвратился в Ленинград пешком из села Б. Виттолово отряд студентов ЛГУ, создававших противотанковые рвы на Лужском оборонительном рубеже в июле, рывших окопы на Пулковских высотах в августе.

С первых объектов мы уходили под пулемётным вражеским обстрелом с самолётов, со вторых при начавшемся миномётном обстреле. Мне известно о случае ранения студента в группе восточного сектора. На станции Толмачево для спасения нас от обстрела с самолётов фашистов был создан искусственный лес из срубленных солдатами берёз. По воспоминаниям студентов, работавших в других секторах, фашистами обстреливались составы поездов, что заставляло двигаться с объекта к городу пешком и скрываться от обстрела под берегами озера, речки, в болоте, в лесу. Берег озера спасал и наш отряд от мин в с. Б. Виттолово.

По возвращении, с 3 сентября, получаем новое поручение администрации ЛГУ - противопожарное. Требовалось проверить начатое ранее затемнение, светомаскировку в аудиториях, лабораториях, продолжить её, так как предстояли учебные занятия. На нашем III курсе в расписании военная и техническая химия.

Одновременно продолжаем укрепление стёкол в окнах крестообразными наклейками из полосок бумаги, спасающими стёкла при действии взрывной волны, исходящей от соседних домов, разрушаемых фашистскими бомбами и снарядами. Со студентами работают сотрудники администрации. Ректор А.А. Вознесенский, вместе с нами, участвует в этом, в зданиях вблизи главного корпуса университета.

Оставшиеся в Ленинграде члены комсомольского и профсоюзного бюро факультета, возглавляемые Димой Маранджевым и Володей Кортом, с заместителями декана факультета Евсеем Марковичем Роднянским и Ароном Соломоновичем Броуном, с начала сентября подбирают наиболее ответственных, дисциплинированных студентов в состав пожарной команды факультета. Включаются в список девушки и юноши, которые по возрасту или по болезни не подлежат призыву. Не вошедшие в пожарную команду студенты привлекаются к работам по строительству оборонительной полосы на территории города, в соответствии с постановлением Военного Совета Ленинградского фронта от 3 сентября 1941 г.

На утверждение ректору приказом по ЛГУ решено подать список после проверки команды в деле. Председателем профбюро решено проверить, все ли члены команды прошли инструктаж. Дата этого в памяти - 8 сентября 1941 г. Полагалось ознакомить всех с расположением средств пожаротушения в разных помещениях здания химфака так, чтобы в темноте их можно было найти.

День 8 сентября 1941 г. оказался трагическим для жителей Ленинграда: замкнулось кольцо фашистской блокады. Шла интенсивная бомбардировка города фашистами с применением фугасных, фугасно-зажигательных и зажигательных бомб.

Фугасная бомба, упавшая 8 сентября 1941 г. на здание нашего общежития на 5 Линии В.О., разрушила половину здания. Комната, где я проживала, находилась в разломе, пол был опасно наклонен, не стало части стены с окном.

Под развалинами дома погибли люди, в основном женщины и дети, бежавшие в Ленинград от фашистов из близлежащих сёл, и две студентки географического факультета.

До возвращения большинства студентов в общежитие бытовой отряд, в котором работали и наши юноши — химики, не призванные в армию по причине слабого зрения и заболеваний сердца, Виталий Гольданский, Коля Кузнецов и другие, разбирали завалы, спасая живых. Мёртвых оказалось 70 человек. У юношей — спасателей известна дальнейшая судьба. Коля Кузнецов умер в общежитии в ту же зиму. Виталий Гольданский после мартовской эвакуации 1942 г. доучился в других городах, с 1981 года действительный член АН СССР.

От бомбы в общежитии жертв было бы больше, если бы мы, проживавшие здесь, не были вызваны в университет в тот день на подготовку учебных помещений к занятиям. Часть студентов не была во время бомбардировки в общежитии, так как училась на различных оборонных курсах.

В Ленинграде в начале сентября 1941 г. начались пожары в домах. Это и подтолкнуло деканат и общественные организации факультета не откладывать дежурства членов пожарной команды, а начать немедленно дневные и ночные дежурства на всех постах чердака химфака с 9 сентября 1941 г.

Список пожарной команды в приказ ректору подан, когда пожарная команда была проверена в работе. К приказу ректора от 30 сентября 1941 г. за № 530 приложен список пожарной команды химического факультета ЛГУ. Приказ ректора оказался в архиве ЛГУ, видимо, единственным документом о работе пожарников химфака. Дело в том, что никаких графиков с вызовами на дежурства в нашей команде не было. Был другой порядок в работе, в организации дежурств, как мне известно, с сентября по декабрь 1941 г.

Работа пожарной команды химфака была организована не по графикам и вызовам на дежурства, а с определением каждому бойцу пожарной команды своего поста. На свой пост мы приходили в определённый час: дневные пожарные утром, ночные - вечером, на всю ночь.

Мне досталось ночное дежурство. Пост определён у окна, выходящего на Средний проспект Васильевского острова, напротив табачной фабрики, в западной части чердака. Дежурила на посту одна. В более отдалённых углах чердака на посты определено по два дежурных. Мостовая по проспекту была булыжной, скатывавшиеся с крыши зажигательные бомбы в этой части попадали на камни мостовой, поэтому их можно было не тушить. На земле, на камнях, они не могли вызвать пожара, затухали.

Часть девушек, бойцов пожарной команды, проживала в разрушенном бомбой 8 сентября здании общежития на 5 Линии В.О. В рамах окон ни в одной комнате не осталось стёкол. В некоторых уцелели стёкла в форточках. В эти комнаты мы и расселились.

Пространство между рамами закрыли матрацами, форточку оклеили газетами для светомаскировки, пока в доме было электричество. Ни плиток, ни электронагревателей в наших комнатах и раньше никогда не было, не разрешалось. Соблюдали это правило и тогда, когда в доме не было отопления.

Позднее не стало ни тепла, ни света, ни воды, ни туалета. На чердаке химфака было теплее, чем в комнатах общежития: рама слухового окна не была разбита. Мы нигде не ходатайствовали о переселении, т.к. считали, что все в городе живут не лучше.

Особенно больно было знать, что в таких условиях и маленькие дети. В этих семьях наибольшие страдания. Не лучше, чем нам, и городским студентам, если в семьях старики, младшие братья и сестры, больные родители. Но и в условиях холода и голода, мы считали, надо делать что-то полезное, работать, пока можем хоть немного двигаться.

Ночные дежурные утром немного согревались в одной из лабораторий химфака, где выполняли другую работу в созданной по инициативе комсомольцев мастерской по изготовлению оружия против фашистских танков. По условиям работы здесь периодически зажигались бензиновые горелки. Работа эта сочеталась с дежурствами на чердаке, пока были материалы для создания зажигательных бутылок против танков врага в первые два месяца осени.

В одной из лабораторий оказался запас металлического натрия. Собрали везде, где можно, стеклянные бутылки, подобрали в лабораториях пробки с просверленными отверстиями или сами их сверлили. Втягивая полужидкий натрий в стеклянные трубочки, спускали порцию его в узкую тонкостенную стеклянную пробирочку, отверстие которой запаивали над горелкой. Пробирочка и была основной частью, определяющей надёжность зажигательной бутыли, наполненной водой. При умелом забрасывании на танк, наши пробирочки, удерживаемые в горлышке бутылки пробками, должны были легко разбиваться, после чего и начиналась реакция воды, вытекающей из разбитой бутыли, с натрием, известная из школьного учебника химии. Танк врага должен загореться.

Втягивая полужидкий натрий в трубочки, мы иногда не могли рассчитать усилия, натрий попадал в рот, где от соприкосновения со слюной могло возникнуть пламя. Был и у меня такой промах. В мастерской находился керосин, им срочно полоскали рот.

Не призванные в армию юноши доставляли оружие в воинскую часть.

После работы в мастерской у ночных дежурных оставалось время до лекций побывать в студенческой столовой, в здании физического факультета, где всё ещё что-то для наших талонов по карточкам готовили. После двух лекций выкупали паёк и успевали перед ночным дежурством поспать в своих холодных комнатах. Лекции читались до декабря. Студентам, продолжавшим учиться и работать, начислялась стипендия.

Количество ночных постов на чердаке химфака было больше, чем дневных, т.к. налёты вражеских бомбардировщиков ночами были более массированными, со сбросом фугасно-зажигательных бомб.

На постах было всё для сбрасывания с крыши на землю зажигательных бомб малого калибра и для тушения незначительного возгорания. Был на посту багор или длинный деревянный шест с металлическим крюком на конце, чтобы через слуховое окно можно было сбросить "зажигалку" на мостовую. Были щипцы для захвата бомб, упавших близко к окну. Если бомба упала на крышу далеко от окна, приходилось через слуховое окно вылезать на крышу. "Зажигалки" напоминали смятые железные вёдра, из которых в разные стороны зловеще сияли синеватые или красноватые языки пламени.

На крыше передо мной ничего не возгоралось, к деревянным конструкциям бомбы не упали; количество их передо мной при налёте фашистов оказывалось одна, две, три, редко до четырёх, а иногда и при налётах бомбы на нашу крышу не попадали.

Налёты были не каждую ночь, но и тогда, когда не было воздушной тревоги, мы обычно не общались на чердаке, прислушивались, не появится ли звук летящего самолёта. Все были очень внимательны. Дежурили в полной темноте.

Нашими руководителями мы считали заместителей декана, поэтому информацию о каждом дежурстве, о числе упавших "зажигалок" давали им. Оба заместителя декана были в дневное время на рабочих местах, в деканате. С созданием Совета Обороны они вошли в его штаб при ЛГУ.

На посту был песок в ящике, с лопатой, ведро воды, за наполнением которого мы следили сами. А о расположении огнетушителей по всему зданию химфака мы были ознакомлены все, с контрольной проверкой. Пользоваться огнетушителями нас учили по технике безопасности в учебной работе, на занятиях по военному делу.

В одну из осенних ночей, даты никогда не записывала, раздался оглушительный грохот внутри здания факультета, с сотрясением здания. По звуку определила, куда упала бомба и, так как мой пост был недалеко от лестницы, первой достигла места её падения. Внутри аудитории, дверь в которую оказалась распахнутой, лежала огромная груда мусора из обломков штукатурки и дерева перекрытий, пробитых фугасной бомбой. Мусор загорался, пламя растекалось по груде.

Струю огнетушителя направляю на пламя, но в это время взорвалась с шипением и выбросом жидкости вторая часть бомбы - зажигательный снаряд замедленного действия. Языки пламени увеличились, лизнули меня спереди, загорелся ворс на пальто. Но огромными асбестовыми рукавицами, которые всем пожарным были выданы, быстро сбросила с себя пламя и продолжила поливать. Охватило волнение, что одной не справиться, если разгорится большой пожар.

Через несколько минут добавилось, мне показалось, до десятка огнетушителей. Точно не считала. И ещё произошёл взрыв с шипением, но с небольшим увеличением пламени.

Вместе справились. Потушили. Не допустили большого пожара. А гореть было чему. В помещении были не только обломки дерева перекрытий, пол был деревянный, деревянная мебель.

С повязкой на голове после тушения пожара я некоторое время была популярна не только на своём факультете: в столовой физфака подходили "экскурсии" обедающих посмотреть на обожжённую. Защитить от ожога полностью лоб, брови, неприкрытую часть волос при взрыве зажигательного заряда бомбы не удалось. Но восстановление прошло быстро, без воспаления.

Доказательством, что команда работала весь период бомбардировок Ленинграда с воздуха, являются официальные данные о том, когда бомбардировки окончились.

Это данные сводки-доклада штаба МПВО Ленинграда Военному Совету Ленинградского Фронта от 11 марта 1942 года, в которых указано, что с 4 сентября по 31 декабря 1941 года сброшено на Ленинград 3 493 фугасные бомбы, наибольшее число в сентябре, ноябре, 66 190 зажигательных за тот же период, наибольшее число в октябре 1941 года, возникло пожаров - 641.

После 31 декабря 1941 года, по данным сводки, бомбардировки с воздуха прекратились. По воздушные тревоги были и в 1943 году, продолжался начатый еще в сентябре 1941 года вражеский артиллерийский обстрел города.

Наша армия от обороны уже с осени 1941 года перешла к наступлению, к прорыву фашистской блокады Ленинграда, что достигнуто 23 января 1943 года, а затем к полному освобождению Ленинграда от фашистской блокады - 27 января 1944 года. Эти даты бывшие пожарники отмечали в эвакуации.

До победы было еще далеко, но результаты работы студентов, комсомольцев и не являющихся комсомольцами, на постах защиты от пожаров, обсуждались на XI конференции ВЛКСМ ЛГУ 14 декабря 1941 г. Мне удалось присутствовать как делегату, с правом решающего голоса, от комсомольцев химфака. Работа пожарной команды химфака на конференции получила высокую оценку. Некоторые бойцы команды названы персонально, слышала и свою фамилию. Сведения, видимо, даны по представлению деканата.

Но материалов XI конференции ВЛКСМ, проходившей в главном корпусе ЛГУ 14 декабря 1941 г., в архиве ЛГУ не обнаружено, как мне сообщено по телефону. Для облегчения архивного поиска я выслала в архив СПбГУ в 1999 г., через отдел кадров СПбГУ, подлинник своего мандата № 7, Соколовой -делегата конференции от комсомольцев химического факультета. О продолжении архивного поиска данных не имею.

После непрерывного трехмесячного, почти каждую ночь, дежурства на посту пожарника, от голода; нам пришлось пережить и 125 граммов хлеба в сутки, так как студенты считались служащими, от длительного переохлаждения, некоторые из нас, в том числе и я, не смогли поднимать не только огнетушитель, но и шест для сбрасывания зажигалок. Пришлось признаться в деканате. Нас в декабре заменяли более здоровыми, не имевшими поручений, студентками. Но, возможно, отмечали замену только на факультете, без приказа.

Перед уходом на фронт председатель профбюро химфака, Володя Корт, хлопотал о рабочих продовольственных карточках для пожарников. В декабре обещали. Меня это уже не спасало. В 19 лет мышц на руках не нахожу, кожа и кости.

Дистрофиками мы становились, пережив всё снижающиеся нормы снабжения хлебом: с 11 сентября до 300 г. в сутки, с 1 октября — 200 г., с 13 ноября — 150 г., с 20 ноября — 125 г. Это теперь опубликовано.

Проживание в холоде, дежурство на чердаке ночами — все калории уходили на обогревание организма. В декабре бойцам пожарной команды выданы продовольственные карточки рабочей категории, хлеба 250 г. в сутки, с 25 декабря — 350 г. Через много лет узнала, что хлопотавший об этом Володя Корт погиб в боях за Родину.

Не имея физической способности выполнять работы с поднятием каких-либо тяжестей, по причине глубокой дистрофии, мы с соседкой по комнате Муриной Галей и некоторые другие студентки, пока еще могущие ходить, решили найти работу, выполнимую без поднятия тяжестей. Эту работу в ноябре предлагали: в мастерскую ПВО при театре им. Ленинского Комсомола. Извещение было в деканате.

По согласовании с заместителями декана, после замены части обессилевших пожарных, перешла работать в оборонную мастерскую при театре им. Ленинского Комсомола, где выполняли задание нашей действующей армии: шили аппликации для маскировки танков на зимних стоянках. Работа шла в промороженном фойе театра, где не было стекол в рамах, частично закрытых фанерой и картоном. Лекции на факультете в декабре уже не читались.

Наши условия жизни в общежитии не изменились. С начала октября нам не удавалось снимать пальто в комнатах. Спали в пальто. На свои кровати к одеялу добавляли матрацы. На химфаке нам в ноябре наливали в спиртовку денатурат. Колбу со снегом вечером нагревали на спиртовке. Могли выпить горячей воды, согреть руки у колбы. Воду иногда удавалось зачерпнуть из Невы в бутыль на верёвочке. Но там большие очереди, в мороз стоять невыносимо и не позволяла занятость на работе.

Когда денатурат на химфаке кончился, руки и воду по вечерам мы грели над тарелкой с костром из конспектов Гали и чьих-то чужих, брошенных в комнате. Мои конспекты вместе с некоторыми документами рухнули со стеной и тумбочкой в груду кирпичей после бомбардировки. В комнатах общежития холод как на улице, в доме только разрушенное паровое отопление, никаких печек.

На работе среди большого числа людей холод переносился легче. Была возможность иногда чуть-чуть согреться у печки. Посреди огромного зала фойе стояла печка-времянка с котлом, в котором кипятилась вода с небольшим количеством муки. Время от времени здесь можно было погреть окоченевшие руки, с тех пор изуродованные, а в середине дня налить в свой ковшик питьё с мукой.

Считаю, что даже те условия, которые нам были созданы, способствовали сохранению жизни работавших в нашей мастерской людей, которые насколько могли, помогали армии уберечь танки от разрушений бомбами с самолётов фашистов. Сознание полезности труда помогало ходить на работу, хотя было очень трудно.

С 5 линии В. О. На Петроградскую сторону мы шли с 5 ч. утра до 9 ч. Попутно выкупали хлебный паёк. По сторонам нашей тропинки на снегу каждое утро лежали трупы, завёрнутые в простыни. К вечеру они были уже убраны бытовыми отрядами.

Работали с 9 ч. утра до 17 ч. С 17 до 21 часа шли обратно. 19-летними проходили этот путь за 4 часа. Проверила в 75-летнем возрасте, оказалось, что прохожу за полчаса.

Продвигаясь мелкими шажками по тропинкам между сугробами и по улицам, мы видели, как добавлялись зияющие пространства между домами, с грудами кирпичей, с останками жилья. Мы никогда не спускались в бомбоубежища, шли своей дорогой, когда слышны ухающие звуки орудий, трескучие звуки зениток. В перерывы без разрывов бомб и обстрела, слышали тиканье метронома по радио из уличных репродукторов. Здесь же могли услышать и сводку с фронтов, выступления по радио представителей власти, артистов, поэтов. Для голодных в ноябре уже казались морозами -5 градусов и — 10 С. В декабре ветер, вьюга, мы еле удерживались на ногах. В январе морозы до -30 -35 С, закутываемся в разные лохмотья, чтобы не обморозиться.

Работали в мастерской мы, живущие в общежитии, в декабре так медленно, что при расчёте, который был с учётом сдельного труда, по количеству выполненного, получили такие мизерные суммы в январе 1942 года, что на всю сумму мне удалось купить на базаре один овощ, похожий на репу, который был съеден в тот же вечер. А в феврале, перед эвакуацией студентов ЛГУ, расчёт не состоялся: заболела кассир.

Было до эвакуации и некоторое улучшение в жилье. В середине января 1942 г. нас, несколько студенток химфака, из разбомбленного общежития перевели в небольшой дом, где до этого проживали аспиранты, на 7 Линии В. О. В доме холодно, но есть печки. Хотя сил у нас было мало, но мы с соседкой отпросились с работы на день, чтобы на санках привезти несколько поленьев дров от главного корпуса ЛГУ. Санки увозили обратно. Радость была невероятная. Даже опухшая Галя вытерпела работу с нагрузкой и разгрузкой дров. Топили только вечером, экономно, поэтому пальто снять не спешили. Но все-таки рядом была печка, впервые за зиму. На улице нам случайно удалось найти веточку ели, видимо упавшую с грузовика, везущего ели для подготовки витаминных добавок раненым в госпиталях. А в одном из ящиков стола в доме нашли столярный клей. В моём ковшике сварили суп из клея с иголками ёлки. Ужин памятен на всю жизнь. Мы согрелись и насытились. Теперь, когда имеем печку, в феврале решили крупу, которой выдавалось 500 г. на месяц, варить, а не жевать сухой.

Выглядели мы в 19 лет 70-летними в январе и феврале 1942 года. Такими оставались и в период эвакуации, хотя постепенно хлебный паёк увеличивался, в феврале для служащих до 400 г., для рабочих до 500 г. в сутки.

Дорога Жизни, стоившая нашей армии многих тысяч жизней, начала спасать ленинградцев от голодной смерти. Но смертность от голода в 1942 году оставалась очень высокой и после эвакуации, как среди эвакуированных, так и еще в большей степени, среди оставшихся в Ленинграде.

В ЛГУ составление списков на эвакуацию студентов происходило в середине февраля. Отправление поезда с Финляндского вокзала к Дороге Жизни откладывалось с 21 февраля до 28 февраля 1942 года. Вражеские артиллерийские обстрелы и бомбардировки периодически прекращали возможность безопасно продвигаться на автомашинах по единственной дороге, связывающей Ленинград с Большой землёй. Обстрелы дороги фашистами велись регулярно в 10, 12, 16 часов.

Наш поезд с Финляндского вокзала к дороге Жизни отправился в 16 часов 28 февраля 1942 года. Продвижение по озеру прошло позднее обстрелов, в более спокойное время.

Самоотверженно работали водители автомашин, чётко соблюдали дистанцию на ледяной дороге, 100-150 метров. Отдыха почти не имели.

Переправившись на автомашине по ледовой дороге Ладожского озера и немного по земле, мы прибыли на станцию восстановленной железной дороги. Нам станцию не называли. Возможно, Коса.

Длительно стояли в Вологде, ожидая отправления, в переполненном народом зале ожидания. Здесь, судя по десятидневному инкубационному периоду, мы, с соседкой по общежитию и вагону Муриной Галей, заразились сыпным тифом. Заболели через десять дней: на станции Данилов обе были с высокой температурой. Соседка лежала, а я ещё пыталась ходить и согласилась принести ей тёплой воды. Но до отправления поезда у меня не хватило сил добраться обратно до вагона. Отстала от эшелона. Узелок вещей остался в поезде. Не донесла воду. Как там больная соседка?

Сопровождавшие нас преподаватели предупредили: никогда не выходить из поезда без документов. Паспорт оказался с собой.

Надо отметить, что по пути эвакуации для ленинградцев-блокадников, было организовано бесплатное питание на станциях, где останавливались эшелоны. Со стороны всех групп населения мы встречали внимательное, чуткое отношение. Это спасало и заболевших в дороге.

Доброе, внимательное к заболевшим отношение студентов, тоже дистрофиков, но пока считающих себя здоровыми, позволило нам обеим попасть на лечение в больницы в период эвакуации.

К больной Гале Муриной, как я узнала значительно позднее, студентки вызвали врача, и на следующей станции её вынесли в больницу.

Мне, отставшей от эшелона, надо было ещё добираться до больницы. Помогли студенты, едущие через Киров в Свердловск, к родным. Старший из них студент IV курса химфака ЛГУ Воронков Миша, тогда успевший уже повоевать, теперь академик, с ним Боря Иоффе, Дора Рабинович, Бася Комиссарчик. Мне, тогда уже находившейся в полубессознательном состоянии, эти четверо подавали руки помощи, втягивая меня в теплушки - товарные вагоны, в которых мы с пересадками несколько суток добирались от Данилова до Кирова. Пассажирских поездов не было.

Кировчанка Галина Пинегина, студентка IV курса ЛГУ, биолог, проводила меня в Кирове к моей старшей двоюродной сестре.

25 марта 1942 года я поступила в Лальскую районную больницу Кировской области, за 35 км от родины, с диагнозом - сыпной тиф, в бессознательном состоянии. Очнулась через две недели с полным параличом ног, миокардитом. Выписалась из больницы 12 апреля 1942 года.

Осложнение в Лальской районной больнице не лечили, выписали и передали меня отцу, долечивать в деревне. На вызовы в ЛГУ пришлось направлять медицинские справки. Осенью 1942 года наступило новое осложнение, последствие дистрофии, - фурункулёз. Без ухода родных не обойтись. Но, поскольку ходить уже могла, поступила на работу. Это и помешало мне восстановиться на учебу в ЛГУ после выздоровления. В 1944-1945/г.г. мне не дано разрешение РОНО на увольнение из школы. Самовольное увольнение было подсудно. Не было учителя для замены.

В 1946 г. РОНО командировало на завершение образования в Кировский государственный педагогический институт, на отделение "биология, химия". Здесь я окончила и аспирантуру по физиологии человека и животных. Кандидатскую диссертацию в 1956 году защищала в ЛГУ. Трудовой стаж пятьдесят лет, в основном педагогический, из них сорок два года в пединституте.

Моё позднее обращение к архиву ЛГУ, впервые в 1989 году, в связи с ходатайством о знаке «Жителю блокадного Ленинграда», объясняется тем, что о медали «За оборону Ленинграда» я не хлопотала в годы, когда ещё гибли на фронтах и умирали в госпиталях воины и мирные жители. А с 1950 года считала хлопоты кощунственными, зная о трагической судьбе наших руководителей работ по обороне города, ректора А. А. Вознесенского и секретаря горкома партии, А. А. Кузнецова, реабилитированных окончательно только в 1988 году.

Воспоминания бывшей в 1941-42 гг. студентки 3 курса химфака
Ленинградского Государственного Университета
​Соколовой Тамары Анатольевны.