Закрыть

Меню

Эдуард Гюннинен: «На войне не было страшно – там просто некогда бояться»

«Проходи, милочка!» − с улыбкой встречает меня воин, художник, поэт − Эдуард Матвеевич Гюннинен. Во время войны он служил начальником радиостанции в 71-й стрелковой дивизии в Петрозаводске, обеспечивал связь штаба дивизии со всеми частями. Как настоящий джентльмен, он помогает снять пальто, а мне не верится, что этому энергичному, улыбчивому мужчине уже за 90. Мы проходим в зал. Стены увешаны картинами, а все столы, стулья и диван завалены книгами, тетрадями и листами с рукописями. «Сейчас у меня маленькая перестановка, я шкаф новый для книг купил», − поясняет ветеран. Обстановка, как нельзя кстати, располагает к долгому серьезному разговору: о фронте, о Курской битве, опустошенной Германии и об испытаниях, через которые пришлось пройти в батальоне связи.

 

Почему финны начали воевать только 26 июня

Мы были в летних лагерях, которые находились недалеко от финской границы. Рядом с лагерем было место хорошее: красивый лес, речка − природа замечательная. Воскресенье. Хороший солнечный день, мы все сидим на берегу реки, загораем. По выходным никаких занятий не было. Тогда я служил еще командиром взвода. У меня был солдат − Смирнов. Неказистый, смешной немножко, плохой строевик, но парень толковый. Он прибегает к нам и говорит:

− Товарищ старший сержант, в городе вроде бы тревогу объявили!

− Вроде бы?! Так объявили или нет? – спрашиваю я его.

− Да вроде бы объявили.

Приходим в город и слышим по радио, что объявлена война. Мы − сразу же на боевые позиции. Днем было все тихо, никакой войны. Финны начали боевые действия 26-го июня, и я только в 90-е годы узнал, почему так поздно. У нас были встречи с финскими ветеранами войны. Там можно было спокойно поговорить на военные темы: что было, когда и как? Им было интересно, и нам интересно. Я спросил у одного ветерана:

− Почему вы так странно начали воевать? Только через четыре дня?

А он говорит:

− Когда Германия напала на Россию, Маннергейм сразу направил Сталину письмо и четыре дня ждал ответа. Что написано в письме, вообще дошло оно до Сталина или нет, до сих пор за завесой тайны, потому что архивы закрыты. Но мы думаем, что в нем Маннергейм предложил Сталину переговоры, чтобы самим решить, как быть с Финляндией.

− А чего ж там было спрашивать? Почему вы нейтралитет не объявили?

− Мы были в таком положении, что если бы объявили нейтралитет, Германия бы немедленно оккупировала Финляндию. На нашей границе были бы немецкие войска.

Известно также, что когда Ленинград окружили, Гитлер сильно давил на Маннергейма. Требовал, чтобы тот наступал на город с севера, но Маннергейм его не слушал и ничего не отвечал. Он говорил так: «Маленькой Финляндии воевать с великой Россией за ее земли смешно. Нам Советская земля не нужна. Мы вернули то, что у нас было отнято в 1937 году. И все».

В начале войны ни финны, ни мы не предпринимали никаких активных действий. В Карелии войны почти не было, никто не стрелял. И так как там было тихо, мы стали готовиться к снятию блокады Ленинграда. Наши стали собирать войска, нас перевели на Волховский фронт. Прорвали блокаду мы в 1943 году. Вопреки нашему заданию, нам удалось прорвать дырку только в восемь километров. Но и это с политической стороны сыграло большую роль, так как Ленинград стал снабжаться продовольствием.

После этого началась великая Курская битва.

 

Курская битва

В Сталинградской битве немцы потерпели крупное поражение. И после него Гитлер говорил, что немецкая армия возьмет реванш, имея в виду Курскую битву. Но он просчитался. Мы ведь немцев обхитрили: подвели к Курской дуге войск во много раз больше, чем они предполагали. Ехали в товарных вагонах, на которые никто не обращал никакого внимания. Их даже на железнодорожных станциях не останавливали. До места дислокации мы специально не доехали 300 километров – этот путь прошли пешком. Ночью шли, а днем прятались. Если бы немецко-фашистская армия знала, сколько было наших, то не стала бы наступать.

Июль. Мы стояли в пятой линии обороны. Немцам удалось прорвать только первые две линии нашей армии на узком участке. Ну а потом наступать начали мы! И тут, конечно, немцы были в полном изумлении, потому что на них такая лавина двинулась! После этого мы уже не останавливались до конца войны, все время наступали и гнали этих немцев. Армия была достойная. В воздухе − наши самолеты, которые волна за волной шли и «обрабатывали» всю немецкую оборону. Немецко-фашистской армии воевать против нас было очень трудно.

 

Когда мы вошли в Германию, было совершенно пусто

Перед нами не было немецких войск. Никого: ни военных, ни мирных жителей. Какая интересная война! Их напугала пропаганда. Они думали, что мы их будем и убивать, и бог знает что с ними делать. Правда, через некоторое время немцы поняли, что мы никого не убиваем, ничего не разрушаем – вроде бы нормальные люди. Они перестали уходить, очень добродушно, без всякой злобы, нас встречали. Например, был такой случай. Мы сидим в комнате впятером, а хозяйка − в соседней комнате. У нас было много провизии. Все магазины открыты, поэтому мы могли брать все, что захотим. Колбасы, сыра, мяса – сколько хочешь. Но нам хотелось чего-то жидкого, а то всё всухомятку. Я вежливо обратился к хозяйке, мол, не могли бы вы быть так любезны и сварить нам суп? А она говорит: «Скажите, какой». Дает мне большую поварскую книгу. Я ткнул в первый попавшийся рецепт и ушел. А когда пришел посмотреть на то, как она готовит, чуть со смеху не упал. Эта старушка в очках взяла настольные весы, по книжке смотрит и взвешивает все точно-точно. Сварила, конечно, вкусный суп. Вообще, немцы жили очень бедно, поэтому при отъезде мы всю нашу провизию старушонке оставили. Она даже прослезилась − не ожидала, что русские такие добрые.

Еще пример. Мы когда приезжали в какой-то немецкий город, то выбирали для ночлега всегда самый красивый дом. Однажды приметили большой особняк со стеклянной крышей. Мы решили в этом доме связь наладить и, естественно, обсуждали, куда и какую технику поставить. В одной из комнат сидели пять женщин и старик. Они не успели уехать. Все очень боялись нас. Старик встал, весь задрожал. Я им и говорю: «Вы знаете, здесь будем работать мы, русские офицеры, и вам надо из этого зала уйти, потому что мы будем вам мешать». Старик ушел, а через некоторое время вышел опять ни жив ни мертв. Говорит: «Господин офицер, когда вы будете нас убивать?» А я отвечаю: «Какой капут? Никакого капута». Он посмотрел и ушел. Но, кажется, он меня не понял, а идти его убеждать… Мне не до этого как-то. Потом опять вышел и говорит: «Господин офицер, можно нам выходить из этой комнаты?» А я ему: «Конечно. Вы свободные люди. Это ваш дом. И через два часа мы отсюда уедем». Вот тут он понял: раз им можно выходить, значит, убивать их не будем.

 

Передо мной взорвался артиллерийский снаряд

Как-то школьник меня спросил: «А что, на войне страшно было?» И знаете, что интересно: на войне было не страшно – некогда было бояться, нужно было воевать. Вот сейчас страшно. Вспоминаешь все и понимаешь, что могло бы быть. Нервная система была сильно напряжена, потому что одно неверное действие и все − пропал. Некогда было бояться, нужно было думать и действовать. Тебя может не стать в любой момент: бомба рядом упадет, самолет подстрелит. Всякое могло произойти.

У меня был случай, когда ровно в десяти шагах передо мной взорвался артиллерийский снаряд. Я стоял во весь рост – все осколки должны были быть мои. Знаете, была мысль, что все кончено, и я живой еще по инерции, а потом смотрю: нет ни ран, ни крови. Я был ошарашен. Оказалось, что как раз в десяти шагах была глубокая двухметровая щель, на дно которой снаряд упал и взорвался. Осколки полетели вверх и перелетели через мою голову. Вот случай-то!

 

Фронтовые будни

Распорядок обычного дня на войне зависел от времени наступления. Если длительная оборона, то жизнь спокойная. Мы жили в землянках, причем хорошо оборудованных. Когда в Карелии воевали, даже бревнами обкладывали стены. Около дверей была печка − бензиновая бочка. Труба выведена наружу. Тепло, спать хорошо. Но это только во время длительной обороны. Когда наступали, там уж приходилось и на снегу спать. Благо, у нас были валенки и шубы.

Я служил в батальоне связи, поэтому в окопах не сидел, с немцами особо не встречался, не стрелял в противника. У нашего батальона были другая важная задача: обеспечить устойчивую связь между командиром и штабом. Только два раза я видел пленных немцев. В первый раз начальник одной из дивизий допрашивал гитлеровца. Выяснял, из какой тот части. А немец отвечал: «Нам не велели говорить». Начальник в ответ: «Как это − не велели говорить? Мы из тебя выбьем все сведения, если ты не скажешь». И немец все рассказал. Жизнь оказалась ему дороже.

 

Война закончилась!

Помню, как закончилась война. Получилось очень смешно. Мы сидели в маленьком поселке Кропелин в Германии. Там от англичан узнали, что война скоро кончится. Ждали, что восьмого мая будет объявлен День Победы, так как мы уже седьмого числа знали об этом. Но восьмого не объявили, объявили только на следующий день. Нас застали врасплох. Мы сидели в маленьком домике в Кропелине и тут по радио услышали, что война кончилась. У нас было только молоко, поэтому мы в рюмки молока налили и выпили. Нечем больше было отметить.

После войны нашу дивизию расформировали. Но меня из армии не отпустили, так как, во-первых, у меня было только среднее образование, и, во-вторых, стопроцентное здоровье. Я ведь был старшим офицером, но военного образование не имел. Послали меня на офицерские курсы. Я не хотел, конечно, но куда деваться. На этих курсах я пробыл до лета 1946 года.

После я, радостный, счастливый, поехал в Ленинград. Правда, дома нет, работы нет, должности нет, а из родственников в городе только двоюродная сестра. В армию меня забрали с первого курса физического факультета СПбГУ. Я успел до войны проучиться всего два с половиной месяца. Когда демобилизовался, снова поступил учиться. Общежитие и стипендию дали сразу.

Университет я окончил на «отлично» по всем предметам, поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и потом работал на кафедре доцентом – читал лекции, преподавал, занимался наукой. На пенсию ушел только в 77 лет. Всю жизнь науке посвятил. Кое-что значительное я сделал − у меня 44 научные статьи, не считая закрытых работ. Занимался математической физикой, изучал особенности распространения электромагнитных волн. Как специалист был хорошо известен, выступал на конференциях, доклады делал. Студенты меня боялись, потому что садился к ним близко – просто плохо слышал. И потому что задавал вопросы – мне было интересно. Сейчас занимаюсь творчеством: картины рисую, стихотворения сочиняю. Скоро хочу свой сборник выпустить. Нужно быть активным в жизни, стараться многое сделать и многое успеть.

Записала Виктория Кулаева

Уважаемые универсанты! Если вы заметили неточность в опубликованных сведениях, просим Вас присылать информацию на электронный адрес pro@spbu.ru