Закрыть

Меню

Павилайнен Вольдемар Яковлевич

Вольдемар Яковлевич Павилайнен – участник Великой Отечественной войны, который до сих пор с содроганием вспоминает, как чуть было не убил человека. Сегодня, в свои 87, спустя много лет после войны, он преподаёт на матмехе СПбГУ. Мечтает дожить до 75-летия Победы и о хорошем правительстве.

- Здравствуйте, Вольдемар Яковлевич! Расскажите, пожалуйста, немного о своей довоенной жизни.

- Я родился в Ленинграде в 1927 году. В школу пошёл в 35-м. Жили мы на Невском проспекте, дом 100, кинотеатр «Колизей», поэтому рядом с нашим домом было всегда много народа. Всегда шли фильмы, причём новейшие – ведь это один из центральных кинотеатров, центральный район. Администратор кинотеатра Николай Алексеевич Белов нас, мальчишек ближайших домов, привлекал ко всяким работам в кинотеатре. Я сидел на месте дежурного в кинозале во время действия, который даёт сигналы механику. Ещё мы иногда дежурили до начала сеанса, выполняли другие работы. 

Когда я был еще маленьким, отец мне нашел преподавателей немецкого языка. Сам он по национальности финн, и я иногда общался с иностранцами. У меня было 3 финских учительницы: Аделаида Гергардовна, Иоганна Гергардовна и Эмилия Гергардовна. Они так отработали со мной немецкий язык, что, когда я ездил в Германию, разговаривал с немцами, они говорили, что у меня чистое берлинское произношение. Однажды в Берлине меня остановил немец и стал спрашивать какой-то адрес, уже не помню. Я пошел с ним, чтобы показать дорогу – мы разговорились, и он меня спросил, из какой части Чехии я приехал. Я ему объяснил, что я приехал из Советского Союза, привез ребят на экскурсию. Он удивился и сказал, что никогда бы не подумал, что я русский. Я знаю русский, немецкий, английский, а финский знаю плохо – общаться немного могу, это очень нравится финнам.

- Скажите, а где Вы служили?

- Сначала я служил в Беломорске, нет Тунгуда – станция Тунгуда. Там стояли наши зенитки; мы должны были охранять кировскую железную дорогу, аэордромы, на которых стояли наши истребители. Мы должны были перехватывать налёты штурмовиков и на огневые позиции, и на землянки, где мы жили. У нас было круглосуточное дежурство на огневых позициях. Могли быть налёты, действия диверсионных отрядов. Я пришёл туда в декабре 1944 года.

Служил я в артиллерии, а когда перешел в автовзвод, был шофером. Во время войны был артиллеристом, зенитчиком. У нас какой был огневой расчет: командир орудия, наводчик, заряжающий, подносчик и еще пару человек – те, кто относил отстрелянные гильзы. Я сначала был или заряжающим или подносчиком, а потом уже меня повышали, я стал наводчиком. Нас учили, как стрелять по летящему самолету, как выбрать упреждение, я должен был пустить очередь до того, как самолет войдет в точку прицела. Стреляли мы очередями и несколькими орудиями сразу, мы не могли допустить, чтобы немцы разрушили Беломорканал, это был стратегический объект. Нельзя было, чтобы повредили или ворота или еще что-то в этом канале. Всё обошлось благополучно. 

Потом, когда закончилась война, наши части расформировывались. Мы перемещались южнее. Некоторое время я служил в Петрозаводске, тоже войска ПВО. Нас повышали в звании, я уже был командир орудия, у меня был расчет. Нас учили шофёрскому делу, потому что вся огневая техника должна была быстро продвигаться к нужному месту. И вот меня учил шофёрскому делу Паша Рудзин, латыш. Он учил меня управлять «Студибекером». В то время «Студибекеры» нам поставляли американцы – это была в то время новейшая техника – трёхосный грузовик со всеми ведущими осями, потому что я должен был везти орудия не по асфальту – по болотам, по канавам – куда мне скажут, где огневая позиция. Ну конечно, где я должен был проехать. То есть я должен был сам корректировать свою трассу – где я буду объезжать. Я так и остался со своим автомобилем и пушкой. Моя обязанность была подать машину, проверить бензобаки, потом комиссия проверяла чистоту бензобаков: я снимал крышку и в бак заливали чистый бензин. Крышку закрывали, бак болтали, а затем бензин выливали в чистую посуду – упаси Бог, если там окажется какая-то грязь. Сразу бы сняли с парада со всеми вытекающими последствиями. Затем бензобак опечатывали и ставили часового, Я ещё должен был мотор или там стартер держать в полной готовности, чтобы нажал – всё работает.

Потом мы приехали в Ленинград. Представляете, я попадаю в Ленинград прямо с пушкой, на том же самом «Студибекере». Пушка стоит на платформе, стоит мой «Студибекер», и я в нём сплю, пока нас везут в Ленинград. Привезли. Пушки тут уже какие-то другие машины подцепили, а мне было велено ехать на Измайловский проспект – там стоял наш полк зенитно-артиллерийский. Там был гараж на проспекте Огородникова наших тягочей. Война кончилась, и наша задача была вывозить войска на учения. Наш район учений – средняя рогатка. Это линия, на которой стояли наши орудия во время блокады. И я на своём «Студибекере» вместе с пушкой, в кузове солдаты – мы едем на учения. 

А потом меня взяли в автошколу войск ПВО Ленинградского района, где я должен был учить курсантов. Я долго служил тут, в войсках ПВО. Последняя моя часть – 707 зенитный полк ПВО, который там стоял – на Измайловском проспекте. Когда была учебная тревога, она могла быть в любое время дня и ночи, мы должны были мчаться и мгновенно заводить машины. Конечно, тревоги устраивались не в 15-ти градусный мороз, но это могло быть и днём, и ночью, мы всегда должны были быть наготове.

В Ленинграде нас посылали то на парады, то на салюты. На парадах на Дворцовой Площади я участвовал 3 раза. Мое место было в первом ряду на левом фланге. Прицепляли к машине пушку 76 мм, зенитную, а в кузове солдат. Командующий Ленинградским Военным округом наградил нас Знаком « Отличный шофер», потому что у нас ни разу не было сбоя. Мы всегда устраивались у городской заочной школы, которую я потом закончил, ехали на Дворцовую и дальше мимо трибун.

Потом «Студибекеры» американцы увезли. Пригнали корабли, чуть ли не бросали их  в трюм – а жаль, машины были хорошие.

Наш полк отправляли и на праздничные салюты на Петропавловскую Площадь. Мы уже там все знали: как поставить пушку, как ее  прицепить, как ее увозить. За эти салюты нас тоже благодарили, потому что я не помню ни одного срыва, чтобы залп был плохой. Все это незабываемо.

Наш полк отправляли и на праздничные салюты на Петропавловскую Площадь.

Водить машину тяжело было конечно. Нужно знать возможности машины, должен быть опыт, надо правильно использовать силу мотора, не лезть, куда не надо. А если встанешь? Нужно нести полную ответственность, что ты довезешь что надо и куда надо. Уже в мирное время на учениях мне приходилось возить, например, прожекторы. У прожектора колея узкая и, упаси Бог, если не справишься и перевернешь. Это срыв учения, и все это неприятно. Я не вспомню ни одного случая, когда бы мои действия плохо отразились на какой-то операции. У меня много благодарностей. Сейчас все другое, другая техника, другая тактика.

- Вам нравилось в армии? Дедовщины не было?

- Во время войны наши огневые позиции были на севере – севернее Беломорска. Мы там жили в землянках, ясно было, что война кончается: финны из войны уже вышли, наши уже наступали в Германии. Нас после призыва сажали в вагоны, которые должны были останавливаться на определённой станции железной дороги. И нашей задачей было охранять эту дорогу. Наш вагон отцепили на станции Тунгуда. Ребята, которые там служили, встретили нас как братья. Очень хорошие ребята.
   - Володька, идешь на пост? Надень мои валенки.
   - А у меня теплый полушубок – возьми, там холодно.
Вот так было. Заботились друг о друге.

- Я понимаю, что война – не место для радости, но всё же. Что было самым ярким, самым радостным на войне?

- Конечно же, Победа. В день победы мне не было 18 лет. Я прекрасно помню эту ночь на 9 мая 45 года. Финляндия уже вышла из войны. Мы должны были дежурить. Я служил в войсках противовоздушной обороны. Нам поставили задачу охранять Кировскую железную дорогу. Из Мурманска шли составы военные – ещё не кончилась война. Мне ничего не было. Во-первых, потому что я его всё-таки заметил. Во-вторых, потому что я не струсил и не стал стрелять. Потому что если бы я струсил и стал стрелять, я уже говорил. Вот это такой эпизод. Скорее всего, это январь 45 года. Потом мы уехали с этих позиций – нужно было охранять аэродромы. Вторгались отряды со стороны фронта, перед которыми ставилась задача уничтожать огневые точки и военнослужащих. Это было ближе к полярному кругу.  

 Я прекрасно помню, как узнал о Дне Победы. После Тунгуда нас отправили далеко на север. Мы должны были обеспечить защиту составов и наших кораблей на Белом и на Баренцевом морях. Орудия стояли в полной боевой готовности. И вот в ночь на 9 мая никто не спит, все волнуются, не могут уже сдерживаться, успокоить нервы, плачут. Офицеры тоже. А с офицерами у нас были самые добрые отношения. Хорошие были ребята, причем много было из Средней Азии, но это неудивительно, потому что те, кто были на основной линии фронта, были русские, так как там было и сложнее, и отношения не так складывались.

Так вот, радисты, конечно, сидят не снимая наушников, уже около 12 ночи и вдруг кричат: «Подписано!» Мы все рванули на огневые позиции. На каждой позиции у нас было ящика по 3 боезарядов. Вставляли кассету, там семь снарядов, сразу идет очередь. И вот мы этими очередями всё небо расчертили. С командного пункта кричат, чтобы прекратили стрелять. Какой там к чертям прекратить! Вы сами понимаете: тут никто не спит: плачут, обнимаются. Никогда не забыть этой ночи! А мне еще не было 18 лет. 18 мне исполнилось 29 июня. Потом мы немного успокоились, пошли в землянки, отдыхали. Кому положено – стояли на постах. Мы ещё долго стояли на постах, караулили наши огневые позиции.

- А что было страшнее всего на войне?

- Я один раз чуть не застрелил своего командира батареи. Дежурю ночью. Снег. Я должен вести круговое наблюдение возле орудия – пушка ведь стоит на высоте, чтобы вести круговой обстрел: и на воздухе, и по земле. Я обернулся, а впереди меня стоит фигура в белом. Это был наш командир батареи – старший лейтенант Ярышев. Ещё шла война, действовали военные правила. Я не имел права подпускать ближе чем  на 10 метров любое постороннее лицо. Я обязан был его остановить и выяснить, кто он такой. А Ярышев был ближе – мы уже знали, где 10 метров, а где ближе. У меня автомат, патрон в патроннике, мне остаётся только нажать на курок – так сказать, стопроцентная готовность. Если бы я струсил и сразу бы выстрелил – это сразу трибунал и расстрел. Но я всё-таки как-то сумел взять себя в руки и закричал: «Стой, кто идёт?», как положено. Он мне отвечает: «Идёт командир батареи». Он относился к нам по-отечески. Мы были молодые солдаты. Обстановка была, сами понимаете. Правда, тут уже конец войны, совершенно ясно, что победа за нами. Но я всё-таки снова закричал по уставу: «Командир батареи ко мне, все остальные на месте». Он ко мне подходит один, я уже вижу. Когда он подошёл ко мне, я к нему обращаюсь: «Товарищ лейтенант, на посту рядовой Павилайнен». 

Я один раз чуть не застрелил своего командира батареи

- Где Вы были до того, как Вас призвали в армию?

- Мы были эвакуированы в Вологодскую область. На юг от Вологды 50 км, которые я много раз ходил пешком, как только началась приписка, началась допризывная подготовка. Нас было трое, и мы ходили пешком в Вологду на эти занятия. Мы должны были сегодня выйти, сегодня вечером прийти в Вологду – а 50 км пешком это было запросто – завтра мы занимались по всем военным допризывным дисциплинам, к вечеру нас отпускали домой. А нам очень хотелось домой – мы шли пешком не по дороге, а по тропам, которые мы все хорошо знали. Мама моя Анна Трофимовна Ермолаева работала в Ленинграде. Дедушка мой Трофим Семёнович Ермолаев – деревенский кузнец. Мы в Вологду приехали из осаждённого Ленинграда летом 43 года. Причём когда началась блокада, маму сразу отправили в Смольнинский ЗАГС, потому что нужно было выписывать очень много свидетельств о смерти – начался голод. И меня туда привлекла: я сидел на телефоне, сидел дежурным, всё, что нужно было делать, я делал. Меня за это пускали в столовую, у меня вырезали из карточки 10 грамм крупы и мне давали кашу. И эта каша меня, конечно, спасала. Потому что получить   потом и суп стали давать, правда, из карточки всё вырезали. Но у других и из карточки не вырезали. Нету, и всё. Начиная с января уже начали повышать нормы по карточкам. А конец ноября, декабрь (самый страшный месяц), начало января – были самыми жуткими, голодными. И маму-то взяли в ЗАГС, потому что надо было оформлять удостоверения о смерти – много людей умирало. А мама привела туда меня, и меня это в какой-то мере спасло. Но я там выполнял все текущие поручения: меня могли отправить туда снести какую-то бумагу, там где-то посидеть у телефона, там где-то что-то написать, и т.д., и т.д. В 41-м году я окончил 6 классов. 

- А как же учёба? Вас взяли в университет сразу после 6 классов?

- Поскольку я ушёл в армию с 7 классами, когда я вернулся в Ленинград, я уже не мог идти в детскую школу – я пошёл в заочную, которая находилась рядом с Кировским театром. Я поступил в эту заочную школу, сдал экзамены за седьмой класс, стал учиться в восьмом. Там у нас были учителя первоклассные. Я помню, математика Михаил Алексеевич Рыжкин. Это он меня к математике пристрастил. Я хочу назвать и Рождественскую – я имел счастье у неё учиться физике. Этим двум преподавателям я обязан тому, что пришёл на матмех. Когда я оканчивал заочную школу, я получил золотой аттестат. Поскольку я был ещё участник войны, с таким аттестатом меня сразу приняли на матмех. Ну а на матмехе были первоклассные преподаватели: Владимир Иванович Смирнов, академик, Дмитрий Константинович Фадеев, это алгебра; Григорий Михайлович Фейхтенбульц, это математический анализ. Я попал в такую школу. Что от меня требовалось? Надо было учиться. И я учился. 

У нас были вечерние занятия. Мама меня долго ждала, когда я вернусь из армии. Я 6 лет прослужил в армии: призвался в 1944, демобилизовался в 1950. В том году, когда я оканчивал школу, меня не приняли в университет – потому что я только что кончил десятилетку, ещё аттестат не получил, а у них уже идут приёмные экзамены. Они мне так по-доброму сказали: «Вы подготовьтесь ещё немножко, чтобы к нам поступать». А потом, когда я к ним пришёл поступать, всё прошло гладко. 

- Жили Вы где? В Петергофе или Петербурге? Ведь факультет сейчас за городом.

- Когда мы уехали в эвакуацию, нашу с мамой комнату заняли. У нас была 36 метровая комната на Невском проспекте, окна выходили на улицу Марата. Ну, квартира, правда, была коммунальная. В эту квартиру поселили семью якобы из разбитого дома. И поэтому мне и маме не дали эту площадь. Когда маму из Вологодской области вызвали, потому что нужно было школы восстанавливать, ей там дали комнату. Когда я демобилизовался, я тоже некоторое время там жил. Потом мама получила комнату на Староневском – Невский 168. Когда я демобилизовался, жил тоже на Невском 168. потом ещё несколько раз переезжал. Теперь вот живу рядом со своим факультетом вместе с женой.

- А как Вы познакомились с супругой?

- Со своей будущей женой я встретился на факультете. Я поступил в институт в 1951 году, а она пришла в 1952 году. Встретились мы, когда я учился на 3-м курсе, а она на 2-м. Ее отец Данил Дмитриевич работал главным конструктором на заводе Карла Маркса, тут были общие интересы. Когда он узнал, чем я занимаюсь, мы быстро подружились. С женой у нас, еще будучи студентами, тоже были общие интересы. Я был старше курсом, больше знал, мы оба участвовали в художественной самодеятельности. У меня до сих пор стоит аккордеон, с которым мы ездили на все наши стройки со стройотрядом. У нас всегда была дружная стройбригада. Это тоже был общий интерес. Сейчас я уже давно не играю. Я нигде не учился, играл всегда на слух. Английский язык вместе с ней учили. Много было общих интересов. Сейчас она преподает в Северо-Западном политехническом институте на заочном отделении. 

- У Вас есть проекты, которыми Вы гордитесь?

-Специализация у меня – теория оболочек, я получил за разработку этой темы звание Лауреата Государственной премии. За участие в проектировании Купола бассейна им. Крылова получил Первую Премию Совета Министров. Я участвовал в проектировании железобетонных конструкций в промышленных производствах, например, в Челябинске, в Минске. За это, по указанию товарища Толстикова В.С., это был первый секретарь обкома партии, мне выделили квартиру в хрущевском доме.
Купол стоит до сих пор, на заводах тоже ничего не упало. Бетон – это вещь такая, за которой нужно следить. Если вдруг появится трещина – ликвидировать и продолжать следить. Недавно я смотрел эти оболочки 24х24, держатся, стоят. И, конечно, испытываешь удовлетворение, гордость, что ты тоже вложил свою долю. Халтура здесь очень опасна. Когда будете ехать в сторону «Автово», из автобуса хорошо все видно, подъезжаете к мосту через железную дорогу, автобус замедлит ход, и справа увидите танк, это в память, что здесь проходила граница, где защищали блокадный Ленинград, а за танком увидите эти оболочки.

Вы преподаёте, много сил отдаёте семье и студентам. А чем занимаетесь в свободное время?

В свободное время я читаю много литературы, в основном политическую. Выписываю газеты, смотрю и анализирую, что творится в нашем руководстве. Наше государство идет в упадок  с тех пор, как развалили Советскую власть и к руководству пришли такие проходимцы, как Ельцин-пьяница, такие как Собчак. Я очень переживаю за страну, за молодежь. Не прозевайте. Миллионеры появились. Капитализм развивается. Большая тревога за моих детей. 

- А за кого Вы голосовали на прошлых выборах?

- За Зюганова.  Я с ним хорошо знаком, мы с ним встречались, обсуждали многие вопросы. Это человек глубоко порядочный. Путин хитрее. Я был тоже за него, но поживем – увидим.

- Сейчас многие ищут информацию в интернете, а не в книгах и газетах. Вы пользуетесь «Всемирной сетью»?

- Чуть-чуть. Раньше у меня была привычка изучить технику досконально, от альфа до омега. И это всегда так было. А когда я чуть-чуть влез в интернет, я понял, что если я сейчас полезу в интернет, я не смогу заниматься ничем другим, а это невозможно. Я конечно слежу, знаю там возможности, знаю там что и как. Я свой диплом считал на машине. Но это был автомат «Рейнметалл» - электроарифмометр. Но зато я там уже всё умел делать, все арифметические операции, и показательный функции, и логарифмы. Я 3,5 месяца свой диплом считал на вот этом электроарифмометре. Диплом «Сушильный цилиндр бумагоделательной машины». 5 автобусный парк в Автово 96 метров пролёт 12 оболочек. Я работал вместе с конструкторами – моё дело было расчет. 

- В СССР религия была под запретом, но многие всё равно верили в Бога, даже крестились тайно. А Вы в Бога верите?

- Я неверующий. Я верю в Бога, а Бог в моём понимании – это то, что вечно и бесконечно, а это – Природа. Всё создано Природой, в том числе и планета Земля. И я в этом убеждаюсь всё больше и больше, читая космические наблюдения. Бог – это весь мир.

Бог – это весь мир.

- Задам нескромный вопрос – чего Вы хотите больше всего?

- Хочу дожить до 70-летия Победы над фашистской Германией, а это будет в 2015 году, и не собираюсь умирать до этого.

- Спасибо, что уделили нам время и согласились встретиться.

- Мне было интересно с Вами общаться. Для меня вы люди будущего, и что вы представляете собой сегодня мне очень интересно, интересны ваши взгляды и, может быть, мы сможем в дальнейшем поддерживать наши связи.

Беседовала Ольга Кулик

Уважаемые универсанты! Если вы заметили неточность в опубликованных сведениях, просим Вас присылать информацию на электронный адрес pro@spbu.ru